Дипломная работа: От режима личной власти к коллективному руководству. (Изменения в системе политической власти после смерти И.В. Сталина в 50-е годы)

Однако их послушность объяснялась не только силой СССР и единством доктрины строительства социализма, но и огромной материальной помощью со стороны СССР.

Оформление экономического блока произошло в 1949 г. (СЭВ), а военно-политическое единство было окончательно оформлено уже после смерти Сталина в мае 1955 г. созданием Организации Варшавского договора.

С 1949 г. по 1952 г. в «социалистическом лагере по инициативе и при прямом участии сталинских советников произошли две волны чисток. К власти пришло новое поколение лидеров, безоговорочно преданных Сталину. Прежние руководители в ряде стран народной демократии были посажены в тюрьмы или расстреляны.

Кульминацией «холодной войны» стали 1949-1950 г.г. В апреле 1949 г. была создана Организация Североатлантического блока (НАТО), а СССР в 1949 г. произвел первое испытание ядерного оружия. Самым острым столкновением двух сил в начале 50-х годов стал корейский конфликт, показавший, что «холодная война» легко может перейти в вооруженное столкновение.

«К концу жизни Сталина наметилась некоторая эволюция его позиции в оценке международной обстановки. Если раньше он исходил из идей непримиримости противоречий между социализмом и капитализмом, то теперь заявил, что иногда межимпериалистические противоречия могут оказаться сильнее и привести к острому конфликту между капиталистическими странами».6

В одном из своих последних интервью Сталин заявил, что СССР желает прекращения войны в Корее, а сам он готов встретиться с новым президентом США Д. Эйзенхауэром.

«Главным уроком отношений Восток-Запад в 1945-1952 г.г. стало осознание того, что от жесткой внешней политики не выигрывает никто. «Холодная война может перерасти в «горячую». Понимание этого закладывало предпосылки корректировки внешнеполитической доктрины наследниками Сталина.7

И.В. Сталин в последние годы жизни приступил к очередной «смене караула» в верхних эшелонах власти. Это стало очевидным в октябре 1952 г. во время работы XIX съезда ВКП(б). вместо Политбюро ЦК был образован значительно расширенный Президиум ЦК, где каждому старому члену высшего партийного руководства уже была фактически подобрана замена. Кроме того, из особо доверенных партфункционеров учреждается Бюро Президиума.

XIX съезд среди прочих решений внес ряд изменений в Устав партии, т.е. тот документ, который регламентирует поведение каждого коммуниста. Главный смысл тех изменений заключался в усилении контроля партийных органов над рядовыми членами партии: если раньше коммунист «имел право», то теперь он «был обязан» сообщать о всех недостатках в работе любых лиц, а сокрытие правды объявлялось «преступлением перед партией». В партии начался поход против «недостатков». Однако организованный в столь жестоких условиях, поход этот на деле превратился в последовательную цепочку перекладывания вины на плечи нижестоящего. Местные партийные работники, опасаясь быть уличенными в недостаточной бдительности или «преступной деятельности», стремились перестраховаться: районные комитеты партии буквально захлестнул поток персональных дел. Даже «Правда» с тревогой сообщала о многочисленных фактах проявления подобного чрезмерного усердия.

«Это был предел: механизм контроля из фактора, обеспечивающего системе устойчивость, грозил превратиться в фактор дестабилизирующего действия. Если что и помешало тогда дальнейшей эскалации ситуации, то это сопротивление снизу, где помимо законов системы продолжали действовать, несмотря ни на что, законы человеческие. Они нередко решали судьбы людей.

Историк Ю.П. Шарапов вспоминает, как осенью 1949 г., когда он учился в аспирантуре МГУ, у него был повторно арестован отец: «Меня вызвали в партком, а затем на факультетское партсобрание… Мне грозило исключение из партии. Но когда это было сказано вслух, из последних рядов поднялся мой довоенный однокурсник, тоже аспирант, прошедший войну, вышел на трибуну и сказал слово в мою пользу… А потом было заседание Краснопресненского бюро райкома партии. Меня защищали двое – секретарь партбюро факультета Павел Волобуев и член бюро райкома, начальник окружной дороги, железнодорожный генерал Карпов. И бюро райкома оставило меня в партии».8

Такой случай в практике партбюро истфака МГУ был не единичный, но не всегда позицию секретаря поддерживало большинство. Тем не менее, используя особое положение партийной организации при решении кадровых вопросов, даже в тех условиях обостренной бдительности» удавалось оказывать помощь людям достойным и сособным, но имеющим определенные трудности с анкетой (детям препрессированных родителей, побывавшим в плену, на оккупированной территории и т.п.)… Способность к нравственному сопротивлению сохраняется всегда – при любых обстоятельствах и при любых режимах. Тем более, что уже была война, оставившая в наследство законы фронтового братства и взаимной выручки. И общество жило каким-то предчувствием преобразований. В реальной жизни как будто ничто не предсказывало грядущих перемен. Но они были уже в известном смысле запрограммированы: был жив Вождь, но больной и все больше дряхлеющий, он не мог, как раньше, контролировать поведение своего окружения, в котором началось размежевание, предопределившее последующую расстановку сил в борьбе за «наследство». Экономические решения, принятые после войны, загоняли страну в тупик сверхпрограмм: «великие стройки» ложились тяжелым бременем на государственный бюджет. Основу экономической политики определял старый курс на индустриализацию. Он не только оставил безусловными приоритеты тяжелой промышленности, но и законсервировал развитие научно-технического прогресса. Социальные проблемы, особенно важные с точки зрения помощи вышедшему из войны народу, были сведены до минимума.

Репрессии, состояние международных отношений осложнили процесс преодоления критических явлений. Для массовых настроений был характерен синдром ожидания. Единственный путь преодоления кризисных явлений, на развитие которого можно было рассчитывать в этих условиях, был путь реформ сверху. А единственным барьером, стоящим на этом пути, была фигура Вождя. В этом смысле Сталин был обречен, хотя на деле ситуация разрешилась самым естественным образом. Это случилось 5 марта 1953 г. – Сталин умер. Таковы были итоги сталинской эпохи. Уже тогда выпестованный им советский тоталитаризм столкнулся с двумя вызовами капиталистического мира, адекватный ответ на которые он, как показало будущее, не смог дать.

Первый – экономический. Ведущие западные страны на рубеже 30-40-50-х годов вступили в эпоху научно-технической революции, что вскоре вывело их на новую, постиндустриальную ступень развития. Наметился стремительно прогрессирующий разрыв в технологическом качестве потенциалов западной рыночной экономике и советском директивной. Последняя в силу присущих ей органических свойств – сверхцентрализованности, отсутствия инициативы и предприимчивости в многочисленных структурных звеньях хозяйственного управления, слабой материальной заинтересованности работников в качестве труда – оказалась невосприимчивой к внедрению в производство в общенациональном масштабе (за исключением приоритетного военно-промышленного комплекса) новейших достижений научно-технической мысли.

Второй вызов – в области общественно-политической и социальной. Он выражался в том, что развитие капиталистические государства продолжали стабильно поднимать и без того высокий, не сопоставимый с советскими стандартами уровень жизни населения, обеспечивать широкие демократические права и свободы.

«Давление этого вызова ощущалось и в предшествующие десятилетия. Именно для нейтрализации «демонстрационного эффекта» Запада (или, пользуясь языком партийных идеологов, его «тлетворного влияния») между СССР и Западом фактически уже с 20-х г.г. был опущен «занавес» - сначала относительно легкий, проницаемый, затем поистине «железный». Он казался незыблемым. Но то было обманчивое впечатление».9

«Занавес» в основном подпирала репрессивная машина, давившая своими тяжелыми катками все ростки вольномыслия и критического отношения к реалиям советского образа жизни. Между тем ресурсы этой машины оказались практически полностью выработанными, и власти после смерти диктатора были вынуждены приступить к ее демонтажу. Кроме того, «железный занавес» поддерживался традиционно изоляционистской политикой в области культурного обмена, общественных и личных связей с капиталистическим миром. В годы «холодной войны» она еще более усилилась, охватывая все новые сферы международных отношений. Резко сократилась торговля с Западом (на 35% в 1950 г. по сравнению с первыми послевоенными годами), что болезненно сказывалось на советской экономике, лишенной притока передовых технологий и оборудования. Руководству СССР и здесь в скором времени пришлось пересмотреть свою позицию и встать на путь развития многосторонних отношений с западными государствами.

В этой ситуации «железный занавес» с каждым годом утрачивал способность ограждать население от «тлетворного влияния» Запада. И как закономерный результат – насаждавшиеся коммунистической пропагандой стандарты «социалистического народоправства» и равенства в нищете утрачивали некогда имевшую для немалой части населения привлекательность и магическое воздействие, уступая место растущим сомнениям в правильности «выбранной» старшими поколениями модели общественного развития.

В народе… накапливался критический потенциал. И никакие действия властей не могли остановить этот процесс, ибо в рамках существовавшей модели было невозможно обрубить питающие его социально-экономические и политические корни».10

Исторический опыт показывает, что любая общественная система, не способная эффективно реагировать на принципиальные вызовы времени и внешней среды, рано или поздно входит в полосу общего кризиса и разложения. Вопрос о том, когда такая полоса началась в СССР, является дискуссионным. Одни исследователи датируют это серединой 50-х, другие концом 70-х или серединой 80-х г.г. Но как бы там ни было, уже в последние годы жизни Сталина ощущалась, становилась очевидной особенность общего кризиса советской модели тоталитарного «государственного социализма». И хотя для историков – исследователей сталинской эпохи затруднительна датировка начальной грани этого процесса, но его затяжной, вялотекущий характер явно ощущался уже в 40-50-е послевоенные годы.

Причины этого, конечно, пытались и пытаются объяснить историки. И объясняют этот «кризис модели тоталитарного «государственного социализма многовековыми российскими традициями, размерами страны, ее исключительными по масштабам природными богатствами, которые в нарастающих количествах безжалостно бросались в топку затратной директивной экономики и поддерживали в ней огонь жизни… На этой основе власти обеспечивали функционирование, хотя и на низком уровне, системы социальных гарантий (бесплатное медицинское обслуживание и образование, пенсии и т.п.), что позволяло избегать сколько-нибудь серьезного народного недовольства».11

Среди историков – авторов современных монографий продолжаются дискуссии о Сталине и его эпохе.

Представляют интерес многие из них, как и художественные произведения на эту тему. Недавно опубликован роман Владимира Карпова (бывшего секретаря Союза писателей СССР, бывшего репрессированного) «Генералиссимус». Он пишет: «Генералиссимуса» я писал всю жизнь. Это очень серьезный труд. Мне хотелось отразить в нем весь наш ХХ век, на ход истории которого Иосиф Виссарионович оказал существенное влияние. Я работал в наших архивах, немецких английских, американских, перечитал мемуары немецких полководцев. Я собрал всю лесть с сахаром и патокой и все помои, которые потом были вылиты на этого человека, все проанализировал. Я написал о нем правдивую книгу…

Да, культ личности был, но и личность была… Было и единоличное «управление» государством, партией, принесшее стране и наряду много бед.

§2. Ситуация «без Сталина»: несостоявшийся новый триумвират,

лидеры оттепели

Последние годы жизни Сталина были довольно напряженными, несмотря на то, что после окончания Великой Отечественной войны его единовластие и возросший авторитет во всем мире – это неоспоримые факты и не преувеличение.

Однако «противоречия, рожденные единовластием – абсолютная диктатура одного и несвобода миллионов, утверждение тотальной бюрократии и жизненная необходимость социальной активности, насаждение единомыслия и естественная потребность в творчестве масс, - углубляли генезис грядущих кризисов. Сталин этого или не хотел, или не мог понять. «Букет» этих противоречий как бы обрамлял нимб триумфатора. Он все более настойчиво нажимая на рычаги идеологические вместо экономических, не видя медленного, но неуклонного угасания революционного энтузиазма».12

Сталин все чаще обращался к испытанным методам – угрозам, административным, директивным мерам.

О Сталине 1946-1953 г.г., о столкновении противоположных взглядов на личность кремлевского диктатора в своей работе «Личность истории» английский историк Грей Я. писал: «Признав Россию своей страной, Сталин вобрал в себя взгляды и обычаи москвичей, а веру в великую судьбу русского народа и Государства». «Великим возрождением» назвал Грей ситуацию в России после окончания войны и объясняет, как постепенно на рубеже 40-х и 50-х годов ухудшается состояние здоровья Сталина, хотя в это время он «при жизни стал мифом, божеством… Более других качеств он ценил в людях скромность и достоинство в сочетании с профессионализмом. Он всегда ценил в людях именно эти качества. Но из наших главных воинов (предположительно Жукова) по мнению Грея, Сталин осуждал за нескромность, неоправданно высокое самомнение и чванство… Сталин внимательно и пристально следил за всеми, кому поручал большую власть и высокие посты… Однако в послевоенные годы раковая опухоль недоверия подозрительности разрасталась в нем до чудовищных размеров. Полностью он не доверял никому… Отдалил от себя и лишил доверия вплоть до угрозы ареста таких людей, как Молотов, Берия, Ворошилов, Микоян, Каганович, с которыми многие годы работал рука об руку…

Особое положение в партийной иерархии занимали Маленков и Жданов. Их же рассматривали как вероятных преемников Сталина».13

«Мрачной, зловещей фигурой был Лаврентий Берия, интриган, который умел сыграть на болезненной подозрительности своего хозяина». Жена Сталина и дочь Светлана ненавидели его «Фактически его ненавидели все», и, возможно, именно поэтому Сталин держал его у руля министерства госбезопасности и внутренних дел с 1938 г. и ответственным за секретные атомные и другие научные разработки, а также «позволял ему властвовать в Закавказье как в собственной вотчине». В марте 1949 г. были произведены замены руководителей основных министерств: «Все снятые министры были из когорты прославленной старой сталинской гвардии… Это было началом «мрачного периода, когда ни один министр не мог чувствовать себя в безопасности».

Были в разное время арестованы жены Молотова, Калинина и Поскребышева. В 1949-1950 года были, как известно, произведены казни высокопоставленных деятелей партии т.н. ленинградскому делу и т.д.

«Вместе с ухудшением здоровья Сталина росла его подозрительность. Ему мерещились всевозможные заговоры вокруг него. Врачей он к себе не подпускал. Уволил своего доверенного секретаря Поскребышева, который долгие годы служил ему верой и правдой. Был осужден начальник личной охраны Сталина со времен гражданской войны генерал Власик».14

Как вспоминает Хрущев Н.С., в 1952 г. Сталин предложил провести XIX съезд партии. Со времени предыдущего съезда прошло 13 лет. Через продолжительное время вождь объявил, что отчетный доклад сделает Маленков, Хрущев выступит с докладом об уставе партии, а председатель Госплана Сабуров – о пятилетнем плане развития народного хозяйства. Это решение Сталина говорило о то, что, стремясь сохранить баланс власти «Маленков-Хрущев», он все же в 1952 г. отдавал некоторое предпочтение первому.15 XIX съезд проходил с 5 по 11 октября 1952 г. Основные события развернулись после съезда, на первом заседании пленума нового ЦК КПСС.

Хрущев вспоминает: «Сталин лично открыл первый после съезда пленум ЦК и предложил создать Президиум в составе 25 человек… Он вытащил какие-то листки бумаги из кармана и зачитал нам список членов Президиума. Предложение и кандидатуры были одобрены без обсуждения. Все мы слишком привыкли к таким недемократическим методам. Когда Сталин предлагал что-нибудь, не было ни вопросов, ни комментариев. «Предложение» Сталина считалось проявлением божьей воли: а разве может вызывать сомнение то, что говорит воле бог: вы должны лишь благодарить и повиноваться».16

Когда Сталин обрушился на Молотова и Микояна, в это было трудно поверить. В зале стояла страшная тишина… Лица Молотова и Микояна были белыми и мертвыми».17

На верхах партийной иерархии произошли заметные изменения: Политбюро упразднялось, был создан Президиум ЦК, партия переименована в КПСС. В рамках Президиума было создано бюро в составе 9 человек, которых он тоже назначал сам лично. В составе бюро были: сам Сталин, Маленков, Берия, Хрущев, Ворошилов, Каганович, Сабуров, Первухин и Булганин. Однако обычно Сталин собирал «пятерку»: сам Сталин, Хрущев, Берия, Маленков, Булганин. Текущей организационной работой стал заниматься секретариат ЦК. (Аристов, Брежнев, Игнатов, Маленков, Михайлов, Пегов, Пономаренко, Сталин, Суслов, Хрущев).

Все говорило о том, что Сталин задумал новую чистку в высшем руководстве. Жертвами могли стать Молотов, Микоян, Ворошилов. Историк Н. Барсуков утверждает, что Вождь сознавал, что культ личности умрет вместе с ним. «Другого» Сталина он не видел. Поэтому альтернативу своей власти он усматривал только в коллективном руководстве.

Раздумывая о событиях, связанных с «делом враче», Хрущев говорил: «Сталинское понимание бдительности превратило наше общество в сумасшедший дом, в котором каждого человека поощряли выискивать несуществующие факты далеко вперед, проявляя необычайную сдержанность и гуманности… чтобы не причинить вреда невинным людям… Однако ленинский период остался позади… Мы вступили в сталинский период, и неразумная политика, политика больного человека, терроризировала всех нас».18

Есть немало свидетельств, что в последний год жизни Сталин уже ни во что не ставил своих ближайших соратников. Что будет после него? Смогут ли они разумно распорядиться властью? Не начнется ли «грызня» в его ближайшем окружении? Вопросы эти наверняка его беспокоили, но ответа на них он не находил».19

Смерть пришла внезапно. Субботним вечером 1953 г. Маленков, Берия, Буманин и Хрущев ужинали в Кунцево. Сталин был в прекрасном настроении. Но уже 5 марта, как пишет Грей, все присутствовавшие в момент его смерти «плакали». «Только Берия не проявлял печали. Все разошлись, остались только Светлана, Булганин и Микоян… Обслуживающий персонал стал прощаться с хозяином… Домашний персонал любил Сталина…»20

Со смертью Сталина 5 марта 1953 г. закончилась целая эпоха в жизни страны. Как и следовало ожидать, вся страна была погружена в траур. 6 марта 1953 г. газета «Правда» вышла в траурном обрамлении. На первой странице сообщалось.

«5 марта в 9 часов 50 минут вечера после тяжелой болезни скончался Председатель Совета Министров Союза ССР и Секретарь ЦК КПСС Иосиф Виссарионович Сталин. Бессмертное имя Сталина всегда будет жить в сердцах советского народа и всего прогрессивного человечества».21 Там же было напечатано обращение от ЦК КПСС, Совета Министров Союза ССР и Президиума ВС СССР ко всем членам партии, ко всем трудящихся Советского Союза. Над страной нависло горе. В бесконечных траурных вереницах, писал в «Правде» Борис Полевой, тихо переговаривались ошеломленные смертью Сталина люди. Украинский драматург Александр Корнейчук писал: «Великое горе постигло народ. Безгранична наша скорбь. В слезах Украина у гроба родного отца и учителя товарища Сталина. В эти тяжелые дни мы вспоминаем все большое и доброе, что сделал для украинского народа любимый вождь трудящихся всего мира».22

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13