Дипломная работа: Польша в XIV - первой половине XVII вв

Фольварочное (поместное) хозяйство, ориентированное на рынок и основанное на крепостном труде стало главным фактором развития польской экономики, начиная с XVI в. Переход к баршинно-фольварочной системе и второе издание крепостничества, то есть рефеодализация, были явлением, характерным для многих стран Восточной, Центральной и Юго-Восточной Европы. В Западной Европе восторжествовали капиталистические тенденции и развитие экономики пошло, как известно, другими путями. Существует несколько объяснений этих различий в социально-экономической эволюции Восточной и Западной Европы, равно как и генезиса капитализма в целом. На сегодняшний день ясно, что причины такого поворота в развитии Европы были многообразны, что социокультурные и политические факторы играли здесь не меньшую роль, чем собственно экономические или технологические (развитие производительных сил). Общим для всей Европы было то, что дворянство оказалось в состоянии кризиса и его уровень жизни и потребления быстро падал на фоне роста благосостояния и социально-политической роли бюргерства. Наиболее предприимчивые из дворян прореагировали на это относительное снижение социального статуса переходом к новым формам хозяйствования, приспособленным к рыночной конъюнктуре. С этой точки зрения, процессы на западе и востоке Европы были одинаковы. Однако в западноевропейских странах в силу сложившегося к XVI веку соотношения сил уже невозможно было ни закрепостить крестьян, ни подчинить города интересам дворянства, ни поставить государство на службу одному сословию. Дворянству не оставалось ничего другого кроме как включиться самому в раннекапиталистическое предпринимательство. В Восточной Европе, в частности в Польше, ситуация была иной. С одной стороны, развитие рынка в самой Польше, спрос на польское зерно на Западе, падение стоимости монеты и тем самым чинша подталкивали к развертыванию крупного фольварочного хозяйства, ориентированного на рынок. С другой стороны, доминирующие социально-политические позиции шляхты и неспособность слабой королевской власти обеспечить баланс сословных интересов создавали искушение и возможность удовлетворить новые потребительские запросы дворян за счет крестьянства и горожан. Фольварк складывался. таким образом, не в результате действия абстрактных сил рынка или перемен в состоянии техники и агрикультуры, а вследствие и экономических, и политических, и социокультурных перемен в Речи Посполитой и всей Европе.

В принципе, фольварк, то есть хозяйство при помещичьей усадьбе. существовал и прежде XVI века. Но он был очень небольшим, обслуживал лишь потребительские потребности феодала и его семьи, не будучи вовлеченным в рыночные связи. Однако уже в XV веке фольварочная запашка (прежде всего в церковных владениях) стала расширяться, а годовая норма барщины – заметно расти. Эти тенденции в полную силу развернулись в XVI веке. На сеймах 1520 и 1521 гг. она была законодательно закреплена, причем определен был не максимум, а минимум отработок – 1 день в неделю с крестьянского двора. Шляхетские фольварки стали расти как на дрожжах и требовали все более широкого использования барщинного труда. Отсюда – постоянные постановления сеймов о необходимости задерживать и прикреплять к земле "люзных людей", которые тем не менее не исчезали, потому что те же самые шляхтичи с готовностью принимали таких бродяг и переселенцев в своих владениях.

Первоначально расширение фольварков осуществлялось не за счет сгона крестьян с земли, а за счет использования пустошей, освоения новых земель и выкупа солтыств – а размеры барщины были, как видим, умеренные. Поэтому рост фольварка мог сочетаться с относительно благополучным развитием крестьянских хозяйств. Это хрупкое равновесие сохранялось на протяжении всего XVI в. Фольварк охватывал в среднем 60-80 га земли, засеянной зерновыми. Урожайность поднялась до 5-6, и в лучшие годы и до 7-9 центнеров ржи или пшеницы с гектара и достигла тем самым рекордного для всей эпохи польского феодализма уровня. Наряду с земледелием развивалось животноводство, создавались крупные рыбные пруды, интенсивно эксплуатировался лес. Большая часть продукции всех отраслей фольварочного хозяйства шла на рынок.

Рост доходов шляхты был поистине феноменальным. Один лан фольварочной земли приносил в 15-20, а иногда и в 30 раз больше денег, чем лан крестьянина, платившего землевладельцу чинш. Разумеется, такая конъюнктура не могла держаться очень долго. Уже в конце XVI века доходность фольварка начинает сокращаться, первые признаки близящегося кризиса барщинной системы дают о себе знать. Но вплоть до середины XVIl века фольварк позволял среднему шляхтичу если не процветать и быстро обогащаться, то жить безбедно и устойчиво, не мучаясь чрезмерно завистью к богатому горожанину или соседу.

Долгое время отечественная историография утверждала, что на протяжении всей феодальной эпохи положение крестьян ухудшалось, крестьяне влачили жалкое существование и подвергались возрастающей эксплуатации. Этот взгляд оказался неверным, и опыт польского крестьянства XVI века – один из весомых доводов против традиционной и устаревшей картины. Как ни парадоксально, но крестьянское хозяйство в XVI веке переживало период подъема вместе с шляхетским фольварком. Доходность одного дана крестьянского надела хотя и была вдвое ниже, чем в фольварке тем не менее заметно возросла. Улучшалась агрикультура, росла урожайность, крестьяне наряду с феодалами использовали выгоды товарно-денежных отношений. Барщина еще не подрывала сил крестьянской семьи, фольварк рос не за счет сокращения крестьянского надела, прибавочный продукт обеспечивал земледельцу рост уровня жизни, наличие свободных денег позволяло и крестьянину участвовать в торговле. Несмотря на рост крепостнических тенденций крестьянин мог и уйти от феодала, и сохранить известную свободу хозяйствования.

Интересы фольварка и крестьянина пришли в противоречие лишь в XVII веке, когда шляхта, желая в условиях уже неблагоприятной конъюнктуры сохранить прежний уровень доходов, стала захватывать крестьянские наделы, стремилась вытеснить крестьян из торговли с городом, повышала норму отработок до такой величины, какой не позволял земледельцам сохранить собственное производство и доходы на прежнем уровне. Государство не было способно остановить эти процессы, да и просто не замечало их. Правовое же бесправие крестьян лишало их возможности сопротивления. Однако в XVI в. все эти противоречия были еще скрыты, и это столетие может быть названо эпохой процветания крестьян,

В третьей четверти XVI века сельскохозяйственное производство в Польше достигло апогея. После этого темпы развития аграрного сектора экономики замедлились и наметилась тенденция к общему хозяйственное спаду. Однако в конце XVI в. почти ничто еще не предвещало грядущего кризиса. Напротив, экспорт зерна продолжал возрастать и достиг высшей точки в 1618 году. Однако за сохранение динамики польского зернового экспорта пришлось заплатить довольно дорогую цену. Чтобы компенсировать падение цен на зерно и, соответственно, своих доходов, шляхта стала увеличивать фольварочную запашку, отнимая землю у крестьян. Расширение запашки требовало новых рабочих рук, и поэтому в имениях шляхты стала расти барщина. Ради экономии средств и зерна шляхтичи отказывались от применения наемного труда и сокращали поголовье скота. Все это давало краткосрочный эффект, но вело к истощению почв, ухудшению агрикультур, падению урожайности и валового сбора зерна. Эта тенденция прослеживается как устойчивая с 1570-х годов. Стагнация стала нарастать особенно заметно после 1520 года, когда в результате общеевропейского монетного кризиса (в частности, вызванного постоянным притоком золота и серебра из испанских колоний) началась инфляция.

Однако вплоть до середины XVII в. все эти колебания еще не приобрели необратимого характера и польская экономика оставалась в целом здоровой. Подлинный кризис разразился после потрясений "потопа" и казацких войн.

Интересы фольварочного хозяйства рано или поздно должны были столкнуться с интересами горожан. Однако и в этом отношении XVI век создавал иллюзию благополучия. Общая экономическая обстановка благоприятствовала развитию ремесла и торговли, хотя рост цен на городскую продукцию был далеко не так стремителен, как рост цен на зерно. Тем не менее наличие денег и у шляхтичей, и у крестьян обеспечивало сбыт городской продукции по выгодным ценам, а государственная политика регулирования городского рынка пока еще не сказалась негативно на торгово-ремесленной деятельности бюргеров.

Ремесло весьма динамично развивалось в городах и местечках. Особенно выделялись в этом отношении Краков, Гданьск и Познань, а за пределами коронных земель - Вроцлав, Вильно и Львов, то есть крупнейшие городские центры. Более того, в Великой Польше появились первые рассеянные мануфактуры, а кое где возникали весьма крупные сукновальни, красильни, кирпичные и металлургические мастерские, которые применяли и наемный труд. Совершенствовалась технология, возникали новые отрасли (такие как книгопечатание и бумажное производство). Наряду с железом росла добыча меди, свинца, серебра, а в соляных копях Бохни и Велички было занято около 1000 человек.

Перелом обозначился в конце XVI - начале XVII вв., когда шляхта стала систематически законодательно ограничивать рост цен на городские продукты, выкупать кузницы и использовать в них крепостной труд и вообще всячески тормозить развитие городского ремесла и торговли, считая, что фольварочное производство (при котором часто существовали и ремесленные мастерские) способно и тут заменить городское хозяйство.

5. Польша XVI – первой половины XVII вв.: сословия и социальные группы

В XV – XVIII вв. в Западной Европе сословные отношения стали постепенно уступать место иному типу социальных связей, для которых определяющим моментом был уже не правовой статус того или другого слоя, а его материальное могущество, экономическая роль, место и роль в системе производства. Это не значит, что традиционные сословные критерии потеряли свое значением но их влияние становилось все более ограниченным. Польша же вплоть до конца XVIII века оставалась страной, в которой сословные перегородки были главным фактором социальных отношений. Главной тенденцией их развития было не разложение сословных структур, а, напротив, их окостенение, взаимное отдаление и внутренняя консолидация сословий. В этом социальная эволюция общества Речи Посполитой противоположна тому, что мы наблюдаем на западе Европы. Иными словами, вместо социальной модернизации мы наблюдаем здесь консервацию средневековых начал общественной жизни.

Польские историки (например, Я. Мачишевский) предлагают следующую периодизацию эволюции социальных отношений в Речи Посполитой этого времени. Период между Нешавскими статутами (1454 г.) и Генриховыми артикулами (1573 г.;) характеризовался ростом влияния шляхты и был временем расцвета польской государственности. В 1573 – 1648 гг. могущество шляхты обернулось упадком горожан как сословия, началом разорения и деградации крестьянства, ослаблением государства, быстрым возрастанием роли магнатов в обществе и торжеством консервативных тенденций в культуре. Между 1648 и 1764 годами именно магнатерия определяет тонус общественной и политической жизни в Речи Посполитой, что влечет за собой нарастание анархии, катастрофическую децентрализацию, кризис основных институтов государственной власти; в культурном плане это время безраздельного господства католической реакции. На последние десятилетия XVIII века (1764 – 1795) приходится начало перестройки социальных отношений, оздоровление государства, регенерация культуры и ее приобщение к достижениям Просвещения.

При этом главной силой, определявшей направление, темп и характер социальных перемен оставалась деятельность и политика шляхты.

Речь Посполитая вместе с Испанией принадлежала к тем регионам Европы, где дворянство было очень многочисленным и имело большой удельный вес в социальной структуре общества. В последней четверти XVI в. шляхта составляла 5,6% населения в Великой Польше, 4,6% в Малой Польше, 3,0% в Королевской Пруссии и целых 23,4% в Мазовии. Обыкновенно считается, что в целом 8-10% населения Речи Посполитой принадлежало к шляхте. Для сравнения укажем, что во Франции дворянство составляло 1% населения, в Англии 3,7% вместе с духовенством, в Испании 10%. Уже одни эти цифры заставляют обратить внимание на то, насколько своеобразна была польская шляхта и насколька трудно зачислить без оговорок всю ее массу в эксплуататорский класс.

Речь Посполитая, за исключением некоторых территорий, на которых в позднее средневековье и раннее новое время произошла как бы запоздавшая феодализация, не знала типичной для Запада иерархической лестницы, составленной из сеньоров и вассалов.

Внутри шляхты выделяют три слоя: магнатерию, среднюю и мелкую шляхту. Каковы критерии их взаимного обособления? Их определить весьма непросто, поскольку очень велики были региональные отличия. С одной стороны, в Великой Польше среди средней шляхты преобладали владельцы одной деревни, а магнатом считался тот у кого было 20 и больше деревень. С другой стороны, на юго-востоке Речи Посполитой, на Украине "средним" был владелец 5-10 деревень, а магнатские латифундии включали не только сотни деревень, но и десятки городов. Очень неопределенным является и понятие "мелкая шляхта". В нее входили и не только владельцы маленьких фольварков, но и те, кто имел лишь часть фольварка и деревни, или надел равный одному или нескольким крестьянским ланам, или вовсе не имел земли, довольствуясь принадлежностью к клиентеле того или другого магната. Таким образом, имущественный критерий недостаточен для описания не только внутренней стратификации шляхты, но и для обособления шляхты от других сословий.

Наряду с имущественным положением, громадное значение для статуса семьи или индивида внутри шляхетского сословия имела принадлежность к той или иной магнатско-шляхетской группировке, генеалогические и родственные связи, роль в сейме и на сеймике, связь с церковными кругами, обладание государственной или земской должностью. Все это делает условным разделение шляхты на сколько-нибудь четкие, взаимно обособленные социальные слои. Тем не менее глубокие различия в положении магната и провинциального безземельного шляхтича-"гречкосея" совершенно очевидны. В то же время и тот, и другой принадлежали к одному сословию. Что же их объединяло и интегрировало шляхту в целом?

Объединяющей и интегрирующей силой выступала не столько феодальная собственность на землю, сколько сложившиеся в Польше правовые и социокультурные институты и традиции. Прежде всего это та совокупность публично-правовых и частно-правовых привилегий, которыми было наделено шляхетское сословие независимо от социального и имущественного статуса его отдельных представителей. "Золотые вольности" обеспечивали шляхте как сословию не только монопольное право владеть землей, но и безусловное господство в церкви и государстве, доминирование в торговле, особые позиции в уголовном праве, неограниченную власть над крестьянином, фактическую независимость от королевской власти и право контролировать при помощи представительных институтов все действия органов высшего государственного управления, в том числе и самого монарха. Все это законодательно закреплялось в "шляхетском праве".

Другим критерием принадлежности к шляхетству было происхождение и определенный образ жизни. Радомский сейм 1505 г. ввел этот критерий даже в законодательство: “лишь тот может считаться шляхтичем, каждый из родителей которого шляхтич и происходит из шляхетской семьи. И он, и его родители должны проживать как прежде, так и в настоящее время – в своих имениях, градах, местечках или деревнях в соответствии с обычаем отчизны и привычкой шляхты, живя по уставам и законам, принятым среди шляхты нашего королевства". Эта норма прочно вошла в общественное сознание и юридическую практику Речи Посполитой в XVI – XVIII вв.

Наряду с сословными привилегиями, происхождением и особым образом жизни большое значение для интеграции шляхты как сословия имела и сама традиционная практика публичной жизни, создававшая иллюзию участия всей шляхты in согроге в управлении государством. Особенно важным это было для мелкой и беднейшей шляхты, которая не упускала случая подтвердить свое исконное шляхетство участием в выборах поветового чиновника, в съезде, в сеймике, в ежегодных военных смотрах, в посполитом рушении. Каждый шляхтич стремился иметь хотя бы самую маленькую, хотя бы и заведомо фиктивную, но признанную в общественном мнении должность (уряд). Эти должности были очень разнообразны и чаше всего не были сопряжены ни с какими реальными обязанностями, но тем не менее среди шляхты бытовало убеждение, что шляхтич без должности все равно что пес без хвоста.

Наконец, громадное значение и в глазах современников, и в реальной жизни имели родственные связи и такое специфическое выражение общности шляхты данной территории как соседство (это понятие было введено в польскую науку А. Зайончковским). Соседство - это та совокупность связей общения, которая объединяла территориально компактную группу дворянства. Реализовывалась эта связь преимущественно во взаимных визитах и совместном времяпрепровождении, влекущим за собой, разумеется, и установление родственных отношений. "Соседство" сочеталось, таким образом, с установлением более широких родственноклановых объединений, которые консолидировали шляхту.

Но и на этом не кончается перечень интегрирующих факторов в жизни польского шляхетства XVI – XVIII вв. Чрезвычайно существенной была субъективная сторона дела. Шляхетство было носителем особой субкультуры с присущими только ей представлениями о мире, специфической этикой, эстетикой, аксиологией и самосознанием. Эта субъективная исключительность ярко запечатлена в шляхетской ментальности. Шляхетство рассматривалось как некий особый, едва ли не божественный дар. Польский поэт XVI в. Николай Рей писал, что "истинное шляхетство – это какая то чудесная сила, гнездо добродетелей, славы, всякой значительности и всякого достоинства". Истинный шляхтич как бы генетически наследует весь возможный спектр достоинств и прежде всего prudentiam, temperantiam, fortitudinem, justitiam. Польскому шляхтичу был присущ сословный нарциссизм. Благородное происхождение придавало ему в собственных глазах как бы особо психофизиологическое состояние, которое делало его духом и телом отличным от плебея. Умственные и физические достоинства, добродетель и сила, свобода и ответственность находили в нем, как думали шляхетские идеологи, гармоническое соединение. Один из публицистов писал: "Польский шляхтич от природы обладает всеми талантами и добродетелями, и никто в целом мире не может с ним сравняться". Недостатки шляхтича – и те! - рассматривались как продолжение его достоинств, некий преизбыток сил и способностей, дарованных ему небесами.

Замкнулись ли сословные границы польской шляхты в XVI – XVII вв.? Тенденция к превращению шляхты в сословную касту, безусловно, существовала. Законодательство не раз пыталось установить крепкие и непроницаемые сословные перегородки. Однако сама многочисленность постановлений сеймов по этому вопросу показывает, насколько неэффективным оказывалось такое законодательство. В 1496 г. на Петроковском сейме горожанам было запрещено приобретать землю. В 1532 году этот запрет был подтвержден, и исключение было сделано только для Королевской Пруссии и нескольких крупнейших городов других польских земель. Конституции 1505, 1550, 1565, 1637, 1677 гг. запрещали шляхте под угрозой потери герба и связанных с ним привилегий селиться в городе, заниматься ремеслом, торговлей, принимать назначения на городские должности. Но уже во второй половине XVII в. этот запрет перестал действовать не только de facto, но, судя по всему, и de jure, хотя формально он был отменен лишь в 1775 г. Причиной неуважения к принятому закону было то, что переход шляхтича в город, угрожая ему потерей социального статуса, во-первых, сопровождался чаще всего улучшением материального положения; во-вторых, далеко не всегда заставлял расставаться с сословными привилегиями. Даже становясь горожанами по роду деятельности и месту проживания, шляхтич сохранял особые права и значительную часть "золотых вольностей".

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5