Культура эпохи средневековья
в Москве школа стимулировала развитие местных мастеров, выработавших,
однако, отличный от феофановского стиль. В 1408 году Андрей Рублев и Даниил
Черный исполнили новую роспись Успенского собора во Владимире. Эти фрески в
традиционных иконографических образах раскрывают глубокий духовный мир и
мысли современников. Просветленные благожелательные лица апостолов, ведущих
за собой народ, мягкие гармоничные тона живописи пронизаны чувством
умиротворения. Написанные несколько позже Рублевым иконы звенигородского
чина – чисто русская интерпретация темы деисуса. Образ благословляющего
Христа полон внутренней силы и мудрого спокойствия. Рублев обладал редким
даром воплощать в искусстве светлые стороны жизни и душевного состояния
человека. В его работах не смену внутреннему смятению аскетической
отрешенности образов Феофана приходят красота душевного равновесия и сила
осознанной нравственной правоты. Произведения Рублева, являясь вершиной
московской школы живописи, выражают идеи более широкого, общенационального
характера. В замечательной иконе «Троица», написанной для собора Троице-
Сергиева монастыря, Рублев создал образы, далеко перерастающие узкие рамки
разработанного им богословского сюжета, воплотив идеи любви и духовного
единства. Фигуры ангелов, сидящих, склонив головы друг к другу в безмолвной
беседе, образуют круг – символ вечности, а плавные, гармоничные линии
навевают настроение светлой сосредоточенной задумчивости. Нежные, тонко
согласованные тона, среди которых преобладают золотистый и звонкий голубой,
внутренняя свобода точно найденной композиции с ее выразительным ритмом
находятся в тесной взаимосвязи с глубоко человечным замыслом этого
гениального произведения.
В последней трети XV в. начинает свою художественную деятельность
Дионисий. В иконах и фресках Дионисия и его школы, создававшихся в период
образования русского централизованного государства во главе с Москвой,
возрастают известное единообразие приемов, внимание мастеров к
художественной форме, черты праздничности и декоративности. Тонкий рисунок
и изысканный колорит икон Дионисия, с сильно вытянутыми грациозными
фигурами, полны нарядной торжественности. Но в психологическом плане его
образы уступают Рублевским. Созданные Дионисием и его сыновьями Феодосием и
Владимиром росписи собора Ферапонтова монастыря близ Кириллова отмечены
особой мягкостью колорита, красотой подчиненных плоскости стены композиций
с как бы скользящими изящными фигурами. Многочисленные работы Дионисия и
художников его школы вызвали повсеместные раздражения им. В конце XV в.
московские художники выезжают в Новгород, Псков, на Север, в города
Поволжья, а лучшие мастера этих художественных центров выезжают для работы
в Москву, где они знакомятся с творческими приемами столичных живописцев.
Московское искусство постепенно нивелирует местные школы и подчиняет их
общему образцу.
В XVI в. укрепление государства и церкви сопровождалось теоретической
разработкой вопросов о царской власти, об отношении к ней церкви, о роли
искусства в богослужении, о способах воплощения церковных сюжетов.
Искусство под воздействием начетнической богословской литературы становится
надуманно сложным, схоластически отвлеченным. Многочисленные умозрительные
аллегории и символы нередко затемняют содержание и перегружают композицию.
Письмо мельчает, стиль теряет монументальность и ясность. Несохранившаяся
роспись Золотой палаты московского Кремля, исполненная на основе «Сказания
о князьях Владимирских», наглядно иллюстрировала идею преемственности
власти московских самодержцев. Написанная по случаю взятия Казани икона-
картина «Церковь воинствующая», представляющая апофеоз Ивана Грозного,
наполнена аллегориями и историческими параллелями. В такого рода
произведениях политические, светские тенденции становились преобладающими.
Еще сильнее эти тенденции выступали в миниатюре ряда рукописных книг.
Крупнейшие книгописные мастерские находились в Новгороде, Москве и Троице-
Сергиевой лавре. Фундаментальный «Лицевой свод» содержит около 16 тысяч
миниатюр. Военные и жанровые сцены с почерпнутыми из жизни бытовыми
деталями выполнены в графической манере и подцвечены акварелью. В них
появляются многоплановые построения пространства, реальный пейзаж.
Книгопечатание, первые опыты которого в 50-х гг. XVI в., положило начало
русской гравюре. Иван Федоров нашел для нее художественное решение,
независимое от иконной и миниатюрной живописи.
На рубеже XVI-XVII вв. в Москве формировались два течения в живописи,
условно называемые по фамилиям их ревностных сторонников «годуновским» и
«строгановским», первая из них тяготела к строгому стилю икон и
монументальной росписи XV-XVI вв., но обнаруживала так же типичную для
мастеров XVI в. любовь к царственной пышности, а при иллюстрировании
псалтырей возрождало старую традицию оформления рукописей рисунками на
полях. Строгановская школа культивировала мелкое, щегольски-утонченное
письмо, сочетая краски с золотом и серебром; иконы писались для домашних
молелен богатых феодалов - ценителей изощренного мастерства. Несколько
изнеженная красота и беззащитная слабость святых в расцвеченных одеждах,
фон со сложным фантастическим пейзажем характерны для работ мастеров этой
школы – Емельяна Москвитина, Стефана Пахири, царских иконописцев Прокопия
Чирина, семьи Савиных и др.
Польско-шведская интервенция начала XVII в. задержала развитие искусства,
но к 1640-м годам художественное творчество заметно оживилось. Расширился
социальный контингент заказчиков. Наряду с царским двором, духовенством и
боярами усиленное строительство и украшение каменных церквей и палат вели
купцы и разбогатевшие посадские люди. Растет число художников, порой
недостаточно профессионально подготовленных, что снижает общий уровень
мастерства. Но среди выходцев из городских низов и государственных крестьян
было немало людей с ярким дарованием, создавших росписи, иконы, миниатюры
поражающие свежестью мировосприятия, свободой и разнообразием толкования
сюжетов, смелостью технических приемов. Искусство демократизируется,
становится более понятным и доступным, приближается к народному
мироощущению. Известно много имен мастеров XVII в. – московских,
ярославских, костромских, нижегородских, чаще всего работающих большими
артелями: одни мастера намечали композиции на стенах церкви, другие писали
лица, третьи – одежду и драпировки, четвертые архитектуру и ландшафты,
пятые – орнаменты и т. д. Коллективное творчество вырабатывало четко
выраженное единообразие. В иконописи 1-й половины XVII в. прослеживаются
традиции строгановской школы. Автор иконы «Алексий, митрополит московский»
любовно расцвечивает и пышную ризу святого, и затейливые облака фона, и
расстилающийся внизу пейзаж. В иконах, рассчитанных на восприятие издали,
формы крупнее, линия энергичнее, силуэт выразительнее, колорит проще и
глуше. Монументальная живопись развивается под заметным влиянием иконописи
и западноевропейской гравюры. Умножаются сюжеты, сведенные к занимательному
рассказу с бытовыми деталями, масштабы фигур уменьшаются, рисунок теряет
былую лаконичную выразительность, индивидуальные образы вытесняются без
конца повторяющимися типами.
В середине XVII в. центром художественной живописи становится Оружейная
палата Московского Кремля, сильно влиявшая на русское искусство в целом. Ее
живописцы были мастерами широчайшего диапазона: они выполняли стенные
росписи, иконы и миниатюры, раскрашивали мебель и домашнюю утварь, писали
царские портреты, оформляли церковные и светские праздники и т. д. И хотя
частая смена занятий вырабатывала у мастеров шаблонные приемы, Оружейная
палата поддерживала искусство на очень высоком профессиональном уровне.
Здесь возникли первые в истории русского искусства специальные трактаты о
живописи, написанные Иосифом Владимировым и Симоном Ушаковым, ставившие
проблему жизненного правдоподобия иконных изображений. В живописи Ушаков
главное внимание уделял светотеневой лепке формы, достигая мягкости
переходов, объемности изображения, настойчиво добиваясь впечатления их
реальности.
В XVII в. в русском искусстве появился новый для него жанр – портрет. До
середины XVII в. авторы портретов еще следуют иконописным принципам, и их
работы мало отличаются от икон. Позднее, не без влияния работавших в России
иностранцев, в портрете появляются приемы западноевропейской живописи,
точно фиксируются черты лица, выявляется объемность фигуры, хотя трактовка
одежд остается плоскостной, а изображение в целом – застыло-неподвиж-ным.
Стенопись ярославских и костромских иконописцев, работавших также в
Москве, Ростове, Романове и Борисоглебской слободе, Вологде, Троице-
Сергиевой лавре и других городах, отмечена неисчерпаемой фантазией,
интересом окружающей действительности. Мастера умели придать
занимательность и декоративность многофигурным, полным динамики
многоцветным росписям, покрывающим стены и своды храмов живописным ковром.
Ряд сцен слагается в повествовательные циклы со множеством тонко
подмеченных бытовых деталей и с мотивами реальных пейзажей. Эти росписи,
так же как иконы в ярославской церкви Ильи Пророка и несколько превосходных
икон Семена Колмогородца, пронизаны оптимистическим мироощущением людей,
еще робко, но радостно открывающих красоту земной жизни.
Искусство XVII в., преимущественно повествовательное и декоративное,
стремилось к литературности и внешней выразительности, достигавшейся часто
за счет весьма свободного истолкования иконографических сцен и насыщения их
бытовыми деталями. Это, а также постоянный интерес художников к портрету и
к изображению реальных построек и пейзажа подготовили русское искусство к
переходу на путь светского развития. Этот переход был невозможен, однако,
без решительного освобождения искусства от влияния церкви, без внедрения в
культуру светского начала, которое несли с собой реформы Петра I.
Скульптура занимала особое место в художественной жизни русского
средневековья. Официальная церковь относилась к ней отрицательно как к
пережитку идолопоклонства, но не могла не считаться с ее популярностью в
народной среде. В те моменты истории, когда объединение всех сил народа
было особенно важно, скульптура получала доступ в храм, служа действенным
проводником актуальных идей. Поэтому в ней преобладают сюжеты, которые в
народном сознании связывались с героическим или высоким нравственно-
эстетическим началом.
Обычно изваяния выполнялись в дереве, хотя известны отдельные
произведения в металле: автопортрет мастера Аврама на трофейных бронзовых
вратах Софии Новгородской, собранных им на рубеже XII – XIV вв.; серебряная
фигура царевича Дмитрия работы Гаврилы Овдокимова «с товарищами».
Встречается и скульптура в камне: «Георгий» В. Д. Ермолина, большие
памятные кресты с рельефами. Как правило, деревянная скульптура была
полихромной. Локальная роспись темперными красками сближала ее с иконой.
Эта близость усугублялась тем, что рельефы не выступали за плоскость
обрамляющей изображение нетронутой кромки доски, а уплощенные фигуры,
рассчитанные на строго фронтальное восприятие, помещались в киотах с
цветным фоном, плотность цвета и весомость объема, подкрепляя друг друга,
создают особую интенсивность декоративного звучания скульптуры. Фигуры,
развернутые на плоскости, сохраняют цельность и мощь округлого блока
дерева. Неглубокие геометризованные порезки, обозначающие одежды и доспехи,
подчеркивают монументальность объема и непроницаемую твердость массы, по
контрасту с которой тонко моделированные черты лица приобретают повышенную
одухотворенность, выявляя внутреннюю жизнь, сконцентрированную в
величественных, застывших фигурах. Как и в живописи, в скульптуре
возвышенная идея выражалась ритмом, пропорциями, силуэтом замкнутых
композиций, наделяя телесный облик святых напряженной духовностью, лишенной
индивидуальных черт.
В течении XIV - XVII вв. скульптура проделала в общих чертах ту же
эволюцию, что и живопись, от лапидарной, обобщенной трактовки статических
фигур к большей повествовательности и свободе в передаче движения. Не
связанные непосредственно с византийской традицией, скульптура была
свободнее в воплощении местного понимания идеалов нравственной красоты и
силы. В отдельных местных школах ощущаются отзвуки дохристианских традиций.
Эти традиции, хотя и вызывали решительные меры со стороны церкви по их
искоренению, нашли свое прямое развитие в народной скульптуре XVIII – XIX
вв.
8. БЫТ
Быт жителей Руси, России отличался устойчивостью. Но отнюдь не затхлым
консерватизмом, вековечным застоем, как иногда изображалось в литературе.
Русская деревянная изба, к примеру, столетиями не меняла облик, сохраняла
свои конструктивные и функциональные черты, особенности. Это говорит о том,
что исстари обитатели Восточной Европы нашли наилучшее их сочетание в тех
природных, в частности климатических условиях, в которых они проживали. То
же можно сказать о многих приспособлениях, предметах домашнего обихода
наших предков.
Подавляющее большинство жилищ той поры — полуземляночные и наземные
(срубные, стоявшие на земле) избы Полы в них — земляные или деревянные.
Часто имелись подклети — нижние помещения для скота, вещей. В таком случае
саму избу, стоявшую над подклетью, наверху (на горе), именовали горницей;
горницу с «красными» окнами, которые пропускали много света, — светлицей.
Наконец, у наиболее зажиточных людей, у знати имелся третий ярус — терем.
Естественно, размеры избы, резьба на нем и проч зависели от положения
хозяина — бедняка или богатея.
Некоторые люди, из особо знатных, имели дома из не скольких срубов, с
переходами, лестницами, крылечками, резными украшениями. Такие постройки,
прежде всего у князей и бояр, напоминали дворцы большего или меньшего
размера. Разной была и обстановка в доме. У тех, кто победней, деревянные
столы, скамьи, лавки вдоль стен. У богатых те же предметы, еще табуретки,
покрытые красивой резьбой, живописью; на них — подушки, валики; к ногам
ставили маленькие скамеечки. Освещали избы лучинами, которые вставлялись в
печную расщелину или металлический светец. У зажиточных завелись сальные
свечи с подсвечниками, деревянными или металлическими, которые стояли на
столах. Иногда встречались серебряные «шандалы», те же подсвечники, или
светильники с растительным маслом.
Князья, бояре, купцы ходили в длинных, до пят, одеждах с вышивками и
драгоценными каменьями; бедняки — в простых рубашках с поясом, коротких
одеждах — из домотканого сукна, беленого холста. Зимой простонародье носило
медвежьи шубы («нетуть беды ходити хотя и в медведине», по словам Нифонта,
новгородского епископа); его обувь — лапти из лыка. У богатых — шубы из
дорогих мехов, кожухи, опашни, однорядки для мужчин; те же шубы и опашни, а
также кортели, летники, телогреи — для женщин; все это - из иноземных
атласа, бархата, камки, сукна; украшались они соболями, каменьями,
жемчугом. К богатым одеждам питали склонность и монахи. В одном духовном
завещании (1479) говорилось об их «неправедном житии», запрещалось «ни
немецкого платиа носити, ни с пухом шуб носити».
Митрополит Даниил (первая половина XVI в.) укоряет молодых вельмож,
которые коротко стригут волосы, бреют или выщипывают усы и бороду, красят
щеки и губы, как женщины, и тем нарушают обычаи русской старины. То же — с
одеждой и обувью, чересчур, на его взгляд, роскошными и к тому же
неудобными (от красных сапог, очень тесных, этим щеголям приходится
«великую нужду терпети»). Под одежду они подкладывают деревяшки, чтобы
казаться выше ростом. А женщины сверх меры белят и красят лицо, «чернят
глаза»; брови выщипывают или наклеивают другие, «выспрь (вверх.—Авт.)
возводяще»; голове под убрусом придают (расположив соответствующим образом
волосы) круглую форму.
Посуда бедняков - из дерева (бочка, кадь, ведро, корыто, ночва - лоток, чум
- ковш, кош - корзина, чашка, ложка), глины (горшок, черпачок, корчага -
большой сосуд); кое-что, но немногое - из железа и меди (котлы для варки
еды, кипячения воды). У богатых — те же предметы, но больше —
металлических, вплоть до (у князей, бояр) золотых и серебряных; к тому же
разнообразнее (кроме названных, — кубки, братины, чарки, солонки,
достаканы, уксусницы, перечницы, горчичницы; для винного пития — турьи рога
в серебре).
Простой люд ел преимущественно ржаной хлеб, богатые — из пшеницы.
Вкушали просо (пшено), горох, овес (из них делали каши, кисели); из овощей
— капусту, репу, морковь, огурцы, редьку, свеклу, лук, чеснок и др. Мясо
больше было на столах богачей; у бедняков — рыба. Употреблялись молочные
продукты, растительное и животное масло. Соль была дорогой.
Дома изготовляли напитки — хлебный квас, пиво, мед. Как сладкое, «на
заедки» употребляли яблоки, груши, вишни, сливы, смородину, лесные орехи.
Богачи, вельможи питались более разнообразно и обильно. К тому, что
названо выше, можно добавить дичь, редкую в рационе бедняков; это —
журавли, гуси, перепела, лебеди. В числе посуды великих князей московских
упоминаются «лебединые», «гусиные» блюда. Тот же митрополит Даниил пишет о
«многоразличных трапезах», «сладких снядях» у богатых людей, «хитрости»
(мастерстве) их поваров. На пирах, помимо своих напитков, богачи смаковали
вина «заморские».
Мирские пирушки, складчины устраивали, по случаю церковных праздников,
поминок, крестьяне в деревнях, ремесленники в городах. На них, как и на
пирах у богачей, участников застолий развлекали музыканты, певцы и плясуны.
Подобные «бесовские» игрища вызывали возмущение церковников, обличавших
«веселие многое» со «смехотвор-цами», «празднословцами» и
«сквернословцами». Знатный человек, по Даниилу, «сбирает» «позорище
(зрелище. — Авт.), играниа, плясаниа». Даже в кругу семьи его волей
появляются «скомрахи, плясцы, сквернословци»; тем самым хозяин «погубляа
себе и дети, и жену, и вся сущая в дому, паче потопа оного».
Другие пастыри говорят и пишут о простонародье, которое любит глядеть на
подобные «позорный игры» не в домах, а «на улице». Особое ожесточение
вызывало у них то, что во время церковных праздников «простцы» ведут себя,
как язычники в древние времена. Памфил, игумен псковского Елеазарова
монастыря, в послании к псковским властям во главе с наместником (1501)
призывает их положить конец святотатству: «Егда бо приходит великий
праздник, день Рождества Предтечева, и тогда во святую ту нощь мало не весь
град взмятется и взбесится... Стучат бубны и глас сопе-лий и гудут струны;
женам же и девам плескание и плясание»; поют «всескверные песни».
Осуждают они и «ристание конское», охоту («ловы») знатного вельможи. «Кый
же ли — обращается к нему митрополит Даниил, — прибыток ти есть над птицами
дни изну-ряти? Каа же ти нужа есть псов множество имети?» Все эти «утешения
суетные» лишь отвлекают людей от дела, в том числе богоугодного — церковных
обрядов, молитвенного бдения. Но народ, простой и богатый, продолжал ходить
на такого рода развлечения. Известно, например, что царь Иван Грозный любил
скоморохов — «веселых людей», собирал их, вместе с медведями, в столицу;
сам участвовал в «игрищах» - плясках на пирах, одевал вместе с другими
«машкеру».
В XVI в. быт в основном сохранял прежние черты. Появлялись и новые —
пряности в богатых домах (корица, гвоздика и др.), лимоны, изюм, миндаль;
колбаса, которую ели с гречневой кашей. Распространилась мода на тюбетейки
(тафьи), осужденная Стоглавым собором. Больше строили каменные жилые дома,
хотя основная их масса оставалась деревянной. Увлекались русичи игрой в
шашки и шахматы.
9. Список использованной литературы
1. Сахаров А.М. «История России с древнейших времён до конца XVII века».
2. Ильина Т.В. «История искусств».
3. Искусство стран и народов мира. Художественная энциклопедия.
4. Грибушина Н. Г. «История мировой художественной культуры»
Страницы: 1, 2, 3, 4
|