Право Англии

ответную критику политической оппозицией суда канцлера. Парламентарии

жаловались на то, что “справедливость” — жуликоватая вещь, что она “зависит

от длины ноги лорда-канцлера”.

Хотя в ходе революции попытки парламента упразднить суд лорда-канцлера

не имели успеха и дуализм судебной системы в Англии сохранился, революция

оставила заметный след в деятельности этого судебного органа. Учитывая

настроения влиятельных кругов общества и их стремление к стабильному

правопорядку, с конца XVII в. лорды-канцлеры проводят в своем суде более

гибкую политику. Они стараются не повторять острых конфликтов системы

“справедливости” с “общим правом”.

Так, лорд-канцлер Ноттингэм, которого в Англии называют “отцом

современной справедливости”, заявил, что справедливость должна

“определяться правилами науки”, что нельзя допускать, чтобы “состояние

людей зависело бы от прихоти суда”. Эта линия на упрочение правовых начал в

суде канцлера привела к тому, что в XVIII в. система “справедливости”

начинает застывать, подчиняясь правилу прецедента и обретая столь же

формальную процедуру, что и система “общего права”.

Но и в XVIII, и в XIX в. в системе “справедливости” право не

переставало развиваться. Так, например, непоследовательность революции XVII

в. в вопросе о собственности, сохранение старых феодальных конструкций

собственности, ограничения в распоряжении так называемыми “реальными”

вещами привели к дальнейшему развитию института “доверительной

собственности” (trust).

Этот институт отличался значительной сложностью и условностями, но он

позволял обходить ряд стеснительных формальностей “общего права” и

расширять возможности, реальные правомочия собственника в распоряжении

своим имуществом. При этом канцлерам удалось сблизить конструкцию

“доверительной собственности” с конструкцией собственности по “общему

праву”.

Однако и в XIX в. процедура “справедливости” вызывала большие нарекания

со стороны английских предпринимателей. Рассмотрение дел в суде канцлера в

силу его перегрузки было крайне затяжным и медлительным. Двойная система

прецедентного права требовала от делового мира, пользующегося услугами

высокооплачиваемых адвокатов, кроме того, и дополнительных расходов. По

замечанию известного английского историка права Мейтланда, “справедливость

перестала быть справедливостью”.

Несколько иной путь в это же самое время проделало “общее право”. Здесь

после революции по существу наблюдается противоположный процесс : отход от

жесткого принципа прецедента (stare decisis) в сторону увеличения

судейского правотворчества (judge-made law). Судьи “общего права” понимали,

что их претензии на руководящую роль в правовой системе могут быть

оправданы, если они освободятся от ряда старых, явно устаревших правил и в

большей степени откликнутся на потребности капиталистического развития.

Особенно отчетливо эта тенденция проявилась при главном судье

Мэнсфильде (1756—1788 гг.), который выработал ряд вполне современных и

удобных для судебной практики доктрин. Недаром в английской литературе его

называют “первым судьей, говорившим на языке живого права”.

Не порывая формально с принципом прецедента, Мэнсфильд вместе с тем

внес существенные изменения в “общее право”, руководствовуясь при этом

несвойственной этой системе идеей “справедливости” и “здравого смысла”.

Сам Мэнсфильд стремился “открыть” в “общем праве” именно такие

принципы, которые отвечали бы потребностям капиталистического развития

страны. Например, при рассмотрении дел о завещаниях он порвал с присущей

“общему праву” абсолютизацией внешней формы, которая предопределяла исход

дела. Он стал отдавать предпочтение выявлению подлинной воли наследодателя,

утверждая, что “законное намерение, если оно ясно выражено, должно

корректировать правовой смысл терминов, неосторожно использованных

завещателем”. Также и в сфере договорного права Мэнсфильд, в соответствии с

новыми представлениями о контракте, придавал решающее значение “истинным

намерениям” и воле сторон.

Мэнсфильд положил конец существованию особого купеческого (торгового)

права, сложившегося еще в эпоху средневековья, и слил его с единой системой

“общего права”. Это сделало “общее право” более удобным и близким коренным

интересам предпринимателей, подняло его авторитет в английском обществе.

Наконец, он упростил саму систему рассмотрения дел в судах “общего права”,

заложив основы современного судебного процесса : расширил право сторон

приводить доказательства, ввел апелляцию и т. д.

Таким образом, в процессе своей эволюции “общее право” приобретало

такие важные качества, как стабильность и гибкость, отличалось теперь уже

не только казуистичностью, но и рационализмом. Но полная “реанимация”

общего права уже не могла произойти. В связи с окончательным установлением

принципа прецедента в XVIII—XIX вв. оно как источник права начинает

застывать и уступать свое место законодательству.

Важным этапом в окончательном оформлении английского прецедентного

права явилась вторая половина XIX в., когда в Англии окончательно

утвердилась парламентарная система, что потребовало упрочения и упрощения

правовой системы. В 1854 г. был принят Акт о процедуре по “общему праву”.

По этому акту отменялась крайне казуистическая, средневековая система

королевских судебных “приказов” (writs) и вводилась единая система иска.

Акт 1858 г. разрешил судам “общего права” пользоваться средствами защиты

интересов сторон, выработанными в системе “справедливости”, и наоборот,

канцлерский суд получил право рассматривать и разрешать вопросы,

составляющие ранее исключительную компетенцию судов “общего права”.

Актом же 1854 г. в законодательном порядке был признан принцип

связывающей силы прецедента. Важную роль в этом сыграла судебная реформа

1873 — 1875 гг., приведшая к объединению общей системы королевских судов с

судом лорда-канцлера в единый Высокий суд, который мог в равной мере

применять нормы как “общего права”, так и “права справедливости”. Этот

закон парламента завершил процесс соединения “общего права” и “права

справедливости” в единую систему прецедентного (судейского) права.

Несмотря на то, что после реформы 1873—1875 гг. и до настоящего времени

“общее право” и “право справедливости” выступают как единое судейское

прецедентное право, полного слияния этих двух систем не случилось. Слияние

коснулось в большей степени судебно-организационных и процессуальных норм.

Что касается норм материального права (например, доверительная

собственность и др.), то они по-прежнему четко различаются практикующими

юристами и самими судьями.

Таким образом, ко второй половине XIX в. в основном окончилось

реформирование высших судебных органов, а также формирование самих

основополагающих доктрин английской правовой системы: доктрины судебного

прецедента и доктрины “верховенства права”.

Первая из них означала, что решения суда палаты лордов, апелляционного

суда, высшего суда являются обязательными, составляют прецедент, которому

должны следовать сами эти суды и все нижестоящие судебные органы. В

судебной практике Англии считается, что принцип stare decisis

(обязательность прецедента) применяется лишь к той части судебного мнения,

которая непосредственно обосновывает решение по делу ( ratio decidendi),

тогда как за прочими рассуждениями судьи (obiter dicta) не признается

обязательная сила. В случае расхождения между прецедентами общего права и

права справедливости приоритет должен быть отдан последнему.

Доктрина “верховенства права” выводится в английской юриспруденции еще

со времен Э. Кока, у которого, как отмечалось выше, уже встречаются мысли о

том, что выше любого закона должна стоять сама “идея права”, которая

“открывается” прежде всего в судебной практике. Доктрина “верховенства” или

“господства” права (rule of law) стала английским эквивалентом более

широкой концепции правового государства.

Развитие судейского права в силу жесткой связанности судей прецедентами

вышестоящих судов во многом зависит теперь от позиции палаты лордов,

возглавляющей судебную систему Англии. В современный период истории

прецедентного права с большой остротой встает вопрос, насколько сама палата

лордов обязана следовать своим собственным решениям.

В течение нескольких десятилетий (с знаменитого “трамвайного дела” 1898

г.) палата лордов категорически отказывалась изменять выработанные ранее

прецеденты. Она исходила из того, что должна следовать своим собственным

решениям, и только за законодательной властью сохранялось право отменять

прецеденты. Такая позиция лордов привела к существенному ограничению

судебного нормо-творчества, которое в XX в. было связано главным образом с

толкованием законов, а не с установлением новых правовых норм.

Практически это означало, что с конца XIX в. дальнейшее развитие права

осуществлялось в Англии уже не путем судейского нормотворчества, а

посредством принятия новых писаных законов.

На современном этапе истории английского права стало очевидным, что

прецеденты не могут быстро и радикально урегулировать самые различные сферы

общественной жизни, которые эффективнее регламентируются более динамичным

по своей сути законодательством. Но с 60-х гг. наблюдается новое ослабление

принципа прецедента. В 1966 г. палата лордов особым заявлением оповестила о

своем отходе от жесткого принципа прецедента, в частности, о допустимости

пересмотра своих собственных решений. Правда, этим своим новым правом

палата лордов пользуется достаточно осторожно, причем в основном по

гражданским делам.

В настоящее время в Англии резко сокращается сфера применения судебного

прецедента, и суды в большинстве случаев выносят решения на основе

законодательства. Это не исключает, однако, использования судами в

некоторых областях права (например, деликтное право) ссылок на прецеденты,

в том числе и относящиеся к XVI—XVII вв. Количество судебных прецедентов,

придающих неповторимое своеобразие всей английской правовой системе в

целом, по-прежнему достаточно велико. Число их составляет около 800 тыс.

С введением жесткого принципа прецедента потребовалось регулярное

издание отчетов о судебных решениях. В 70-х гг. XIX в. Инкорпорированным

советом по судебным отчетам стали издаваться ежегодные сборники судебных

отчетов (The Law Reports), имеющих полуофициальное значение. Получили

распространение также и другие публикации судебных отчетов и решений. Но

лишь около 70 % решений палаты лордов и судебного комитета Тайного совета

публикуются в судебных отчетах. Отсутствие официальных сведений о судебных

решениях или же их обработка в виде компьютерной базы данных не исключают

использования судами (а также практикующими юристами) и неопубликованных

решений высших судов.

Развитие английского законодательства в XVIII—XX вв. В XVII—XVIII вв.

наличие авторитетного и разработанного судейского права определило

положение закона как малозначимого источника права в английской правовой

системе. В XVIII в., несмотря на упрочение положения парламента,

преобладавшие в нем лендлорды и финансовая аристократия мало внимания

уделяли законодательной деятельности. В это время парламент больше

интересовало установление контроля над исполнительной властью, чем

реализация своих прав в законодательной сфере. Парламент утверждал в

большом количестве лишь так называемые частные билли, имеющие не

нормативный, а юрисдикционный характер (подтверждение земельных прав

отдельных лендлордов, огораживание общинных земель и т. д.).

Характерной чертой английского статутного права еще в начале XIX в.

оставалось то, что наряду с актами, принятыми под влиянием новых

общественных потребностей, по-прежнему действовали многочисленные законы,

принятые парламентом еще в средневековую эпоху. Это придавало английскому

законодательству крайне запутанный вид, создавало трудности его применения

в судах.

В XIX веке, особенно после избирательной реформы 1832 г.,

законодательная деятельность парламента резко активизировалась.

Законодательство постепенно становится важным и динамичным средством

правового регулирования новых политических и социально-экономических

отношений, рождающихся в ходе капиталистического развития. Оно же стало

основным инструментом для расчистки правовой системы от явно устаревших,

архаичных и часто противоречащих друг другу средневековых статутов. Новое

законодательство, что было особенно важно, проявило себя более эффективным

и быстродействующим средством модернизации права, чем “общее право” и

“право справедливости”.

С 20-х гг. XIX в. для упорядочения и пересмотра старых законов

парламент стал использовать такое средство, как издание консолидированных

актов, объединяющих без изменения законодательного текста предшествующие

статуты, принятые парламентом по какому-нибудь одному вопросу. Так,

например, в 1823—:1827 гг. правительство Р. Пиля осуществило через

парламент частичную реформу старого уголовного законодательства, сведя в 4

консолидированных акта около 300 старых запутанных статутов.

7 новых консолидированных актов в области уголовного права были приняты

в 1861 г. Особенно широко консолидация законодательства стала применяться в

конце XIX и еще больше в XX в. С 1870 по 1934 г. было принято свыше 109

консолидированных актов. Некоторые из этих актов по-прежнему в той или иной

степени несли в себе устаревшую юридическую терминологию и косное правовое

мышление. Многие из них были непомерно сложны и громоздки. Так, например,

Акт 1894 г. о морской торговле содержал свыше 748 статей, причем

чрезвычайно детализированных.

Особенностью английского права в XIX—XX вв. стало и то, что оно

осталось некодифицированным. Еще в первой половине XIX в., в частности,

благодаря работам известного юриста И. Бентама, критиковавшего английское

право за его “непознаваемость”, отдельные юристы предпринимали попытки

кодифицировать “общее право”. Но их попытки оказались безуспешными. В 1866

г. по инициативе известного юриста Стифена была образована парламентская

комиссия по кодификации права в Англии. Сам Стифен подготовил проект

уголовного кодекса. Но деятельность комиссии натолкнулась на яростное

сопротивление со стороны адвокатов и судей, для которых было проще и

выгоднее сохранять право в его первозданном виде. В результате общественное

мнение Англии оказалось неподготовленным к идее кодификации.

В конце XIX в. в английском праве стали появляться своеобразные

“суррогаты кодексов” — консолидированные статуты с элементами кодификации.

Такими были Акт о переводном векселе 1882 г., Акт о товариществах 1890 г.,

Акт о продаже товаров 1893 г. и др. Эти статуты не ограничивались

консолидацией, а довольно существенно пересматривали ранее действовавшее

право, в частности, принципы “общего права”. Но в отличие от кодексов они

не представляли собой принципиально нового правового регулирования в какой-

либо отрасли права, а объединяли в себе нормы, относящиеся к сравнительно

узким и специальным сферам (например, Акт о лжесвидетельстве 1911 г., Акт о

подлоге документов 1913 г. и т. д.).

В XIX веке в связи с ростом законодательной активности было

осуществлено официальное издание сборников статутов Англии. В 1810—1822 гг.

были опубликованы статуты парламента (Statutes of the Realm) в 9 томах,

принятые за период с ХШ в. по 1711 г. Но это издание не внесло ясности в

крайне запутанное статутное право, поскольку сюда были включены документы,

не являвшиеся законодательными актами, а многие статуты были напечатаны с

пробелами, далеко не в точной редакции. Кроме того, многие акты в этом

сборнике были явно устарелыми и не применялись на практике. В 1870—1878 гг.

было осуществлено новое официальное издание — “Пересмотренные статуты”

(Revised Statutes). В последующем закрепилась практика ежегодного издания

сборников новых публичных и частных актов парламента.

Рост законодательства особенно в конце XIX — начале XX в. значительно

потеснил позиции прецедентного права. По словам известного историка права

У. Сигля, “общее право стало подобно старой паре штанов, столь заплатанной

статутами, что заплаты заменили ббльшую часть первоначальной ткани”. Тем не

менее и судейское право не уступило полностью своих позиций, в частности,

оно пополнилось прецедентами — толкованиями самого статутного

законодательства.

В XX в. в Англии законодательство окончательно превратилось в основной

и наиболее продуктивный источник права. Оно становилось все более сложным

не только в силу своей исторической специфики, но и благодаря принятию

большого числа новых публичных актов по вопросам, которые ранее не были

предметом законодательного регулирования (трансплантация человеческих

органов, использование компьютерных данных и т. д.).

Усложнению статутного права способствует появление и такого

сравнительно “молодого” источника права, как акты делегированного

законодательства. К их числу относятся акты исполнительной власти,

издаваемые на основе и в рамках специальных законов парламента о делегации

своих полномочий. Такие акты принимают различные формы, чаще всего

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5