Курсовая работа: Жены декабристов и "подвиг любви бескорыстной"
2.5
Нерчинск
...И вот она
в Большом Нерчинском заводе - тогдашнем центре каторжного Забайкалья. Здесь
догнала её Мария Николаевна Волконская. «Свидание было для нас большой
радостью, - вспоминает она, - я была счастлива иметь подругу, с которой могла
делиться мыслями; мы друг друга поддерживали... Я узнала, что мой муж находится
в 12 верстах, в Благодатском руднике. Каташа, выдав вторую подписку,
отправилась вперед, чтобы известить Сергея о моем приезде...»[20], и далее
Мария Николаевна рассказывает об этой «второй подписке», о новом унижении
,которому их подвергли уже здесь, в Нерчинске». По выполнении различных
несносных формальностей, Бурнашев, начальник рудников, дал мне подписать
бумагу, по которой я соглашалась видеться с мужем только два раза в неделю в
присутствии офицера и унтер-офицера, никогда не и приносить ему ни вина, ни
пива, никогда не выходить из деревни без разрешения заведующего тюрьмой - и ещё
какие-то другие условия. И это после того, как я покинула своих родителей,
своего ребенка, свою родину, после того, как проехала 6 тысяч верст и дала
подписку, по которой отказывалась от всего и даже от защиты закона, - мне
заявляют, что я и на защиту своего мужа не могу более рассчитывать. Итак,
государственные преступники должны подчиняться всем строгостям закона, как
простые каторжники, но не имеют права на семейную жизнь, даруемую величайшим
преступникам и злодеям. Я видела, как последние возвращались к себе по
окончании работ, занимались собственными делами, выходили из тюрьмы; лишь после
вторичного преступления на них надевали кандалы и заключали в тюрьму, тогда как
наши мужья были заключены и в кандалах со дня приезда»[21].
2.6 Благодатный рудник
Рудник Благодатный.
Коротенькая улица вросших в землю бревенчатых домов, каменистая почва, местами
прикрытая травой, голые, выстриженные сопки - лес сведен на пятьдесят верст
вокруг, дабы не служил укрытием каторжникам, ежели вздумают бежать. Над всем
этим убогим, нагим пейзажем высится усеченная пирамида горы Благодатки, изъеденная
снаружи, выгрызенная внутри, в темных норах добывают здесь заключенные свинец с
примесью драгоценного серебра.
Трубецкая и Волконская
сняли малюсенькую избушку - два подслеповатых окна в улицу. С холодными -
по-сибирски - сенями. Крытую дранью. Ляжешь головой к стене - ноги упираются в
двери. Проснешься утром зимним - волосы примерзли к бревнам - между венцами
ледяные щели.
Каторжная тюрьма.
Разделенная на две неравные половины, она прятала в темной утробе своей по
вечерам убийц, грабителей, разбойников - им была отдана половина побольше,
государственным преступникам была отведена половина потеснее, но и этого было
мало: внутри помещение «князей», как их называли сибиряки, дощатыми
перегородками поделили на малые каморки без света. В одной из них помещены были
Трубецкой, Волконский, и Оболенский, и, чтобы этот третий имел место для сна,
приколотили для него нары вторым этажом - над Турецким.
Старожил Сибири П. И.
Першин приводит рассказ достоверного свидетеля, горного инженера Фитингофа,
служившего в те поры на руднике Благодатном:
«В то время горным
начальником был Бурнашев, человек строгий до грубости и боязливый до трусости.
Такие ссыльные его очень беспокоили, и он не знал, как с ними быть и как
поступать. Если им дать послабление, не использовать буквально инструкцию,
гласившую употреблять их на тяжелую рудничную работу, то он может жестоко
поплатиться своей карьерой. Как быть? Надо выполнить инструкцию - значит их
отправить прямо в подземелье, в рудники, ручным способом, киркою и молотом,
добывать руду при свете мерцающих свечных сальных огарков. Бурнашев так и
поступил. Каждый день, не ленясь, спускался он в рудники и осведомлялся о
производительности работ «каторжников».
- Черт знает, что
делать с этими сиятельными каторжниками, - горевал Бурнашев. - С одной стороны,
гласит инструкция, держать из без всяких послаблений, в строгости, занимать в
рудниках тяжелыми работами, а с другой - заботиться об их здоровье. Как тут
быть? - несколько раз повторил Бурнашев. - Если б не этот последний пункт, то я
бы их скоро вывел в расход».
Камеры были тесны, на
работу водили в кандалах, пища была более чем скудной, приготовлена ужасно.
Тюрьма кишела клопами, казалось, из них состояли и стены, и нары, и потолки;
зуд в теле был постоянным и невыносимым. Невольники добывали скипидар,
смазывали им тело, но это помогало лишь на короткий срок, от скипидара облезала
кожа, а клопы с новой силой набрасывались на несчастного. Волконская и
Трубецкая, возвращаясь из тюрьмы после короткого свидания с мужьями, должны
были немедленно вытряхивать платье.[22]Можно
представить, каким событием, каким счастьем бы для заключенных приезд двух
отважных женщин. Княгини объединили всех восьмерых узников в товарищескую
семью, проявляя ко всем внимание и заботу. Во всем отказывая себе, они покупали
ткани в Нерчинске и шили, как могли, одежду заключенным, ибо в руднике, в
тесном и темном забое, трудно было сохранить её, не порвать. Они организовали
обеды для декабристов, во всем отказывая себе.
«У Каташи, - пишет
Волконская,- не осталось больше ничего. Мы ограничили свою пищу: суп и каша -
вот наш обыденный стол; ужин отменялся, Каташа, привыкшая к изысканной кухне отца,
ела кусок черного хлеба и запивала его квасом. За таким ужином застал её один
из сторожей тюрьмы и передал об этом её мужу. Мы имели обыкновение посылать
обед нашим; надо было чинить их белье. Как сейчас вижу перед собой Каташу с
поваренной книгой в руках, готовящую для них кушанья и подливы. Как только они
узнали о нашем стесненном положении, они отказались от нашего обеда; тюремные
солдаты, все добрые люди, стали на них готовить. Это было весьма кстати».
Но главным для узников
было все же не столько облегчение их физических мук, сколько облегчение мук
нравственных. С приездом героических женщин разлетелась задуманная Николаем I
отторженность декабристов от мира. Женщины стали прилежными секретарями для
всех восьмерых. Декабристам была запрещена личная переписка, Трубецкая и
Волконская сообщали их родным о жизни на руднике, о каждом из заключенных,
пересказывали их просьбы и приветы своими словами, якобы от своего лица. А
письма эти, долетев сквозь руки Нерчинского, иркутского, тобольского,
петербургского начальства, коему предписано было письма сии вскрывать и
прочитывать, до России, попав наконец в руки адресатов, распространялись,
переписывались для друзей дома и родственников, рассылались в копиях, а стало
быть, будили память и сочувствие, ободряли других жен декабристов, собиравшихся
в далекий путь.
«Прибытие этих двух
высоких женщин, - пишет Оболенский, - русских по сердцу, высоких по характеру,
благодетельно подействовало на нас всех; с их прибытием у нас составилась
семья. Общие чувства обратились к ним, и их первою заботою были мы же: своими
руками шили они нам то, что казалось необходимым для каждого из нас; остальное
покупалось ими в лавках; одним словом, то, что угадывает по инстинкту любви,
этого источника всего высокого, было ими угадано и исполнено; с их прибытием и
связь наша с родными и близкими сердцу получила то начало, которое потом уже не
прекращалось, по их родственной почтительности доставлять родным те известия,
которые могли их утешить при совершенной неизвестности о нашей участи. Но как
исчислять все то, чем мы им обязаны в продолжении стольких лет, которые ими
были посвящены попечению о своих мужьях, - а вместе с ними и об нас? Как не
вспомнить и импровизированные блюда, которые приносились нам в нашу казарму
Благодатского рудника - плоды трудов княгинь Трубецкой и Волконской, в которых
их теоретическое знание кухонного искусства было подчинено совершенному
неведению применения теории к практике. Но мы были в восторге, и нам все
казалось таким вкусным, что едва ли хлеб, недопеченный княгиней Трубецкой, не
показался бы нам вкуснее лучшего произведения первого петербургского
булочника».
Трубецкая виделась с
мужем два раза в неделю - в тюрьме, в присутствии офицера и унтер-офицера они
не могли передать друг-другу и тысячной доли того, что чувствовали. В остальные
дни княгиня брала скамеечку, поднималась на склон сопки, откуда был виден
тюремный двор, - так ей удавалось порой хоть издали посмотреть на Сергея
Петровича.
«Заключенных всегда
окружали солдаты, так что жены могли их видеть только издали, - пишет жена
декабриста Полина Анненкова. - Князь Трубецкой срывал цветы на пути своем,
делал букет и оставлял его на земле, а
несчастная жена подходила поднять букет только тогда, когда солдаты не могли
этого видеть.
...Таким образом, они
провели почти год в Нерчинске, а потом были переведены в Читу. Конечно, в
письмах своих к родным они не могли умолчать ни о Бурнашеве, не о тех лишениях,
каким подвергались, и, вероятно, неистовства Бурнашева были поняты не так, как
он ожидал, потому что он потерял свое место...»
Действительно, у
правительства возникла идея собрать декабристов-каторжан в одно место, чтобы
уменьшить их революционизирующее влияние на местное население и на
каторжников-уголовников. Таким местом была выбрана стоящая на высоком берегу
реки Ингоды деревушка Чита. 11 сентября 1827 года, опередив на два дня мужей
своих, Трубецкая и Волконская въехали в Читу.
2.7 Чита
Была когда-то в Чите
улица с непривычным названием - Дамская. Теперь название сменили. Между тем эта
улица, основанная женами декабристов, дала серьезный экономический толчок
деревушке в восемнадцать домов. Эта улица стала своеобразным духовным центром
Сибири - сюда приходили письма и книги из России, отсюда исходила вся
информация о жизни декабристов в Сибири - теперь уже не восьми человек, а ото
всех, собранных по крышу читинского острога, писали жены декабристов друзьям и
близким. Александра Муравьева, Полина Анненкова, Елизавета Нарышкина,
Александра Ентальцева, чуть позже - Наталья Фонвизина, Александра Давыдова... Но
так как среди заключенных более всего знакомых было у Трубецкой и Волконской,
на их долю выпала самая большая работа - иногда они отсылали по десятку писем в
день.
Ежедневно они ходили к
забору острога, сквозь щели в плохо пригнанных бревнах можно было перекинуться
словцом, подбодрить, передать весточку из Петербурга или Москвы. Екатерина
Ивановна устраивала, как шутили женщины, «целые приемы»: она сидела на
скамеечке, принесенной из дому, ибо, будучи полноватой, уставала подолгу
стоять, и поочередно беседовала с узниками. Солдаты пытались помешать таким
«незаконным» свиданиям, какой-то ретивый служака в административном рвении
ударил даже Трубецкую кулаком. Это вызывало столь решительное негодование дам,
что комендант Станислав Романович Лепарский вынужден был принять меры к
подчиненном}, извиниться перед княгиней. Потом привыкли к этим «посиделкам», а
со временем, стараниями Лепарского, семейных начали ненадолго отпускать к
женам, хотя и под присмотром офицеров.[23]
В то же самое время,
после того, как был раскрыт заговор в Зарентуйском руднике, дальнейшее
пребывание декабристов в читинском остроге стало небезопасным. Поэтому среди
забайкальских гор, в Петровском заводе, строили взамен временно
приспособленного читинского новый острог. Бурнашев начал было строительство в
Акатуе - на этом руднике располагалась самая беспощадная, безвозвратная тюрьма
Забайкалья, но генерал Лепарский нашел климат Акатуя убийственным для узников и
перенес новое место пребывания декабристов. К несчастью, долина, показавшаяся
ему нарядной солнечной, была выбрана с горы - сочная привлекательнейшая зелень
оказалась болотом.
Три года в Чите. Три
года в замкнутом круге общения, в непрестанных переживаниях за судьбу мужей, их
товарищей, которые так теперь не походили на тех блестящих молодых людей
высшего света, какими встречала она их ещё совсем недавно на приемах у своего
отца. Они обросли бородами, были одеты странно, чаще всего в одежду
собственного покроя и производства, сшитую из случайной ткани или выцветших
одеял. Полина Аненнкова описывает встречи Трубецкой с Иваном Александровичем
Анненковым, которого она увидела первым, въезжая в Читу:
«...Он в это время мел
улицу и складывал сор в телегу. На нем был старенький тулуп, подвязанный
веревкою, и он весь оброс бородой. Княгиня Трубецкая не узнала его и очень
удивилась, когда ей муж сказал, что это тот самый Анненков, блестящий молодой
человек, с которым она танцевала на балах её матери, графини Лаваль».[24]
2.8 Петровка
Вечер. Екатерина
Ивановна сидит за дощатым, чисто выскобленным и вымытым столом, напротив неё -
Волконская. Обе пишут. Послание Трубецкой не к родным, не к друзьям. Она в
который раз обращается к человеку казенному, к шефу жандармов Бенкендорфуу. О
чем она его просит на этот раз?..
Неяркая свеча мигает -
мошка мельтешит над языком пламени. Летний ветер, теплый, но отрывистый,
взбивает пыль, бросает её пригоршнями в окно.
За тонкой переборкой
постанывает во сне их третья подруга - Александра Ентальцева - ей
нездоровиться.
Трубецкая пишет:
«...Позвольте мне
присоединиться к просьбе других жен государственных преступников и выразить
желание жить вместе с мужем в тюрьме».
И думает про себя:
«Боже, до чего же ты дошла, Россия Николая, ежели женщина должна воевать за
право жить в тюрьме!».
Разрешение было
получено незадолго до перехода на новое местожительство в Петровский завод, или
как его называли кратко - Петровка...
«Эта жизнь, - писала
Екатерина Ивановна матери уже из Петровского завода, - которую нам приходилось
выносить столько времени, нам всем слишком дорого стоила, чтобы мы вновь
решились подвергнуться ей; это было свыше наших сил. Поэтому мы все находимся в
остроге вот уже четыре дня. Нам не разрешили взять с собой детей, но если бы
даже позволили, то все равно это было бы невыполнимо из-за местных условий
строгих тюремных правил. ...Если позволите, я опишу вам наше тюремное
помещение. Я живу в очень маленькой комнатке с одним окном, на высоте сажени от
пола, выходит в коридор, освещенный так же маленькими окнами. Темь в моей
комнате такая, что мы в полдень не видим без свечей. В стенах так много щелей,
отовсюду дует ветер, и сырость так велика, что пронизывает до костей».
«Так начался в Петровке
длинный ряд годов безо всякой перемены в нашей участи», - пишет Волконская.
Был в Иркутске купец по
фамилии Белаголовый. Человек деловой, самостоятельный в размышлениях о жизни,
много ездящий в целях коммерции, он, вопреки установившемуся некоему отчуждению
горожан от декабристов, вышедших на поселение, отдал двух сыновей своих на
обучение изгнанникам - купец понимал: высокая культура, обширные знания,
которыми владеют декабристы, не только помогут в образовании детей, но разовьют
из души, разбудят их чувства, привьют благородство. И умный купец не ошибся.
Его сыновья выросли достойными людьми, а один из них - Николай Андреевич
Белоголовый - стал замечательным врачом-гуманистом, был другом и биографом
великого Боткина, доктором, человеком, оставившим приметный след в русской
культуре. Ему мы обязаны книгой воспоминаний, в ней немало страниц посвящено
его первым учителям. Между прочим, ему принадлежат замечательные слова о женах
декабристов:
«Нельзя не сожалеть,
что такие высокие и цельные по своей нравственной силе типы русских женщин,
какими были жены декабристов, ни нашли до сих пор ни должной оценки, ни своего
Плутарха, потому что если революционная деятельность декабристов-мужей по
условиям времени, не допускает нас относиться к ним с совершенным объективизмом
и историческим беспристрастием, то ничто не мешает признать в их женах такие
классические образцы самоотверженной любви, самопожертвования и необычайной
энергии, какими вправе гордится страна ,вырастившая их, образцы которых без
всякого зазора и независимо политической тенденциозности могли бы служить в
женской педагогии во многих отношениях примерами для будущих поколений. Как не
почувствовать благоговейного изумления и не приклониться перед этими
молоденькими и слабенькими женщинами, когда они, выросшие в холе и в атмосфере
столичного большого света, покинули, часто наперекор советам своих отцов и
матерей, весь окружающий их блеск и богатство, порвали со всем своим прошлым, с
родными и дружескими связями и бросились, как в пропасть, в далекую Сибирь, с
тем, чтобы разыскать своих несчастных мужей в каторжных рудниках и разделить с
ними их участь, полную лишений и бесправия ссыльнокаторжных, похоронив в
сибирских тундрах свою молодость и красоту! Чтобы ещё более оценить величину
подвига Трубецкой... надо помнить, что все это происходило в 20-х годах, когда
Сибирь представлялась издали каким-то мрачным, ледяным адом, откуда, как с того
света, возврат был невозможен и где царствовал произвол...»[25]
2.9 Перемены
В 1839 году закончился
срок каторги декабристам, осужденным по первому разряду. Но испытания их на
этом не разрешились. Царь не выпускал их из Сибири. Их разметали по зауральской
земле - в Якутию и на Енисей, в Бурятию, в Тобольск, Туринск, Ялуторовск...
Семья Трубецких
поселилась в Оёке - небольшом селе близ Иркутска. Вместе с ними и в соседних
селах вокруг стольного града Восточной Сибири жили Волконские, Юшневские,
братья Борисовы, братья Поджио, Никита Муравьева и многие другие.
«Двумя главными
центрами, - пишет Белоголовый, - около которых группировались иркутские
декабристы, были семьи Трубецких и Волконских, так как они имели средства жить
шире и обе хозяйки - Трубецкая и Волконская своим умом и образованием, а
Трубецкая - и своей необыкновенной сердечностью, были как бы созданы, чтобы
сплотить всех товарищей в одну дружескую колонию; присутствие же детей в обеих
семьях вносило ещё больше оживления и теплоты в отношениях».
И далее:
« В 1845 году Трубецкие
...жили ещё в Оёкском селении в большом собственном доме. Семья их тогда
состояла, кроме мужа и жены, из трех дочерей - старшей, уже взрослой барышни,
двух меньших прелестных девочек, Лизы - 10 лет и Зины - 8 лет и только что
родившегося сына Ивана. Был у них ещё раньше сын Лев, умерший в Оёке в 9-летнем
возрасте, общий любимец, смерть которого долго составляла неутешное горе
родителей, и только появление на свет нового сына отчасти вознаградило их в
этой потере. Сам князь Сергей Петрович был высокий, худощавый человек с
некрасивыми чертами лица, длинным носом, большим ртом... держал он себя
чрезвычайно скромно, был малоразговорчив. О княгине же Екатерине Ивановне...
помню только, что она была небольшого роста, с приятными чертами лица и
большими кроткими глазами, и иного отзыва о ней не слыхал, как вот, что это
была олицетворенная доброта, окруженная обожанием не только своих товарищей по
ссылке, но и всего оёкского населения, находившего у неё всегда помощь словом и
делом. Князь тоже был добрый человек, а потому мудреного ничего нет, что это
свойство перешло по наследству и к детям, и все они отличались необыкновенной
кротостью. В половине 1845 года произошло открытие девичьего института
Восточной Сибири в Иркутске, куда Трубецкие в первый же год открытия поместили
своих двух меньших дочерей, и тогда же переселились на житье в город, в
Знаменское предместье, где купили себе дом».[26]
К этому времени
переменился в Иркутске генерал-губернатор. На эту должность назначен был
Николай Николаевич Муравьев, человек более прогрессивный и более либеральный,
чем его предшественники (впоследствии он получил приставку к фамилии - Амурский
- за деятельность свою по освоению востока). Он счел возможным бывать в домах
декабристов, помогал устроить в обучение детей, благодаря ему семьи Волконских
и Трубецких перебрались в Иркутск. Вскоре две старшие дочери Трубецких вышли
замуж - старшая за кяхтинского градоначальника Ребиндера, который некоторое
время до этого был начальником Петровского завода, вторая - за сына декабриста
Давыдова, давнего приятеля Пушкина, а меньшая - помолвлена с чиновником
Свербеевым, служившим при генерал-губернаторе.
Сергей Петрович затеял
отстроить дом поближе к центру города. Он сам рисовал чертеж этого деревянного
особняка, похожего на старинные северные дома, с выдававшимися, украшенными
резным фризом мезонином-лоджией, с анфиладой комнат, с камином...
В новый дом
переселились в 1854 году, уже без Екатерины Ивановны.
Её сразила тяжелая
болезнь. Глубокая душевная усталость, простуда, тяготы бесконечных дорог и
переселений, тоска по родине и родителям, смерть детей - вмиг сказалось все,
что перенесла эта удивительная женщина, умевшая в самые трудные минуты жизни
оставаться внешне спокойной, жизнерадостной.
«Дом Трубецких, -
вспоминает Белоголовый, - со смертью княгини стоял как мертвый; старик
Трубецкой продолжал горевать о своей потере и почти негде не показывался;
дочери его все вышли замуж, сын же находился пока в возрасте подростка».[27]
В 1856 году новый царь
- Александр-П - издал манифест. Один из его пунктов имел отношение к
декабристам: через тридцать бесконечных сибирских лет им милостиво разрешалось
выехать в Россию, разрешалось с ограничениями - все же! - с оговорками, но
разрешалось.
«Когда Трубецкой
уезжал, - рассказывал старый иркутянин Волков, -провожало его много народу. В
Знаменском монастыре, где погребены его жена Екатерина Ивановна и дети,
Трубецкой остановился, чтобы навсегда проститься с дорогой для него могилой.
Лишившись чувств, Трубецкой бы посажен в возок и отбыл навсегда из Сибири,
напутствуемый благими пожеланиями провожающих».[28]
После амнистии князь
переселился в Киев, где жила в ту пору старшая дочь, потом немного пожил в
Одессе, переехал в Москву...Всюду было ему неуютно, пустота в душе не
восполнялась.
22 ноября 18650 года,
через шесть лет после смерти жены, он скончался в Москве. Перед смертью Трубецкой
писал воспоминания - их выразительные и чистые строки оборвались на
полуфразе...
Заключение
Женщины-декабристки
многое сделали в Сибири, Прежде всего они разрушили изоляцию, на которую власти
обрекли революционеров. Николай I хотел всех заставить забыть имена осужденных,
изжить их из памяти. Но вот приезжает Александра Григорьевна Муравьева и через
тюремную решетку передает И.И. Пущину стихи его лицейского друга Александра
Пушкина. Стихотворные строки «во глубине сибирских руд» рассказали декабристам
о том, что они не забыты, что их помнят, им сочувствуют. Родные, друзья пишут
узникам. Им же запрещено отвечать (право на переписку они получали только с
выходом на поселение). В этом сказался все тот же расчет правительства на
изоляцию декабристов. Этот замысел разрушили женщины, связавшие заключенных с
внешним миром. Они писали от своего имени, копируя иногда письма самих
декабристов, получали для них корреспонденцию и посылки, выписывали газеты и
журналы.
Каждой женщине
приходилось писать десять, а то и двадцать писем в неделю. Нагрузка была столь
весомой, что не оставалось времени иногда написать собственным родителям и
детям.
Находясь в Сибири,
женщины вели непрестанную борьбу с петербургской и сибирской администрацией за
облегчение условий заключения.
Женщины умели
поддержать павших духом, успокоить возбужденных и расстроенных, утешить
огорченных. Естественно, что сплачивающая роль женщин увеличилась с появлением
семейных очагов (с тех пор, как женам разрешили жить в тюрьме), а затем и
первых «каторжных» детей - воспитанников всей колонии.
Разделяя судьбу
революционеров, отмечая каждый год вместе с ними «святой день 14 декабря»,
женщины приближались к интересам и делам своих мужей (о которых не были
осведомлены в прошлой жизни), становились как бы их соучастниками. «Вообрази,
как они мне близки, - писала М. К. Юшневская из Петровского завода, - живем в
одной тюрьме, терпим одинаковую участь и тешим друг друга воспоминаниями о
милых, любезных родных наших».[29]
Прошло много лет, но мы
не перестаем восхищаться величием их любви бескорыстной душевной щедростью и
красотой.
«Спасибо женщинам: они
дадут несколько прекрасных строк нашей истории»,- сказал современник
декабристок, поэт П.А.Вяземский, узнав об их решении[30].
Как упоминалось выше,
первой женщиной, решившейся на крайне серьезный шаг была Екатерина Трубецкая.
Именно поэтому я решила посвятить свою работу её образу. Однако делая вывод
невозможно не затронуть те многочисленные женские судьбы, обладатели которых
последовали примеру Екатерины Трубецкой и совместными усилиями, в высшей
степени проявляя широту русской души, помогли мужьям пережить худшие моменты в
их жизни. Хотелось бы завершить свою работу словами Марка Сергеева, написавшего
книгу, посвященную женам декабристов «Подвиг любви бескорыстной»: «...Духовная
красота остается красотой и в отдаленности времен, и обаятельный образ женщины
второй четверти прошлого столетия сияет и теперь в немеркнущем блеске прежних
дней...».[31]
2.Белоголовый
Н.А. Из воспоминаний сибиряка о декабристах. // Русские мемуары. Избранные
страницы. - М.: Правда, 1990
3.Гессен
А.И. Во глубине сибирских руд... Декабристы на каторге и в ссылке.
Документальная повесть. - Мн, 1978.
4.Форш.
З.О. России верные сыны; Серия книг «История Отечества»;Воспоминания, записки,
письма; «Молодая гвардия», Москва 1988г.
Литература
1.Алпатов
М.В. Александр Иванов. В 2 т. – М., 1956
2.
Герцен А.И. О развитии революционных идей в России//Собр. Соч.: В 30 т. - М.,
1956 Т.
3.
Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций. В 5 т. – М., 2007 – т. 3
4.
Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. - СПб., 1896-1903. Ч.1
5.
Восстание декабристов Нечкина М.В. Восстание декабристов Т. 1. - М.: Наука 1984
Интернет-ресурсы
Волконская
М. Н. Записки // http://decemb.hobby.ru – Виртуальный музей декабристов
[1] З.О.Форш;
«России верные сыны»; Серия книг «История Отечества»; Воспоминания, записки,
письма; «Молодая гвардия», Москва 1988г. Глава-2.с. 101
[2] Герцен А.И. О развитии
революционных идей в России//Собр. Соч.: В 30 т. - М., 1956 Т. 7.; Огарев Н. П.
Избр. произведения. М., 1956 - 450—451 с.
[3] Алпатов М.В.
Александр Иванов. В 2 т. – М., 1956; Ключевский В.О. Русская история. Полный
курс лекций. В 5 т. – М., 2007 – т. 3; Милюков П.Н. Очерки по истории русской
культуры. - СПб., 1896-1903. Ч.1.
[4] Павлюченко Э. Декабристы
рассказывают... - Москва, 1975. 43 с.
[5] Федоров В.А.
Декабристы и их время. - М.: Изд-во МГУ, 1992. - 262 с.
[6] Марк
Сергеев.; «Подвиг любви бескорыстной»; «Молодая гвардия», Москва 1976 г.150 с.
[7] Литературное
наследие декабристов. - М.: Наука, 1976. – 400 с.
[8] З.О.Форш.; «России верные сыны»; Серия книг «История
Отечества»; Воспоминания, записки, письма; «Молодая гвардия», Москва 1988г..146
с.
[9] Марк
Сергеев.; «Подвиг любви бескорыстной»; «Молодая гвардия»,Москва 1976 г. 142 с.
[10] Восстание
декабристов / Под ред. М.В. Нечкиной. Т. 1. - М.: Наука 1984. –. 400 с.
[11] Марк
Сергеев.; «Подвиг любви бескорыстной»; «Молодая гвардия»,Москва 1976 г. 175 с.
[12] З.О.Форш.; «России верные сыны»; Серия книг «История
Отечества»;Воспоминания, записки, письма; «Молодая гвардия», Москва 1988г..149
с.
[13] Марк
Сергеев.; «Подвиг любви бескорыстной»; «Молодая гвардия»,Москва 1976 там же.
[14] Марк
Сергеев.; «Подвиг любви бескорыстной»; «Молодая гвардия»,Москва 1976 г.152с.
[15] Гессен
А.И. Во глубине сибирских руд... Декабристы на каторге и в ссылке.
Документальная повесть. - Мн, 1978.74с.
[16] Басаргин Н.В.
Воспоминания, рассказы, статьи. - Иркутск: Восточно-Сибирское кн. изд-во, 1988.
- 544 с.