Французские простветители

Руссо, как о его толерантности. Неслучайно он вкладывает в уста Юлии

следующие слова, говоря о трехмесячных спорах атеиста Вольмара и верующего

Эдуарда, она отмечает, что “два этих человека, полные взаимного уважения и

чуждые школярской педантичности… всю зиму провели в спорах мудрых и мирных,

но очень горячих… схватывались по всем важным вопросам, какие только может

объявить ум человеческий... Взаимное уважение их возросло, но каждый

остался при своих взглядах”. Примером сосуществования верующего и атеиста

является и сама семья Юлии. На вопросы о возможности мирного сотрудничества

верующих и атеистов, о нравственности атеистов - Руссо, таким образом

отвечал утвердительно. Единственный недостаток, который Юлия отмечает в

своем муже - это холодность к богу, его неверие. Верующая Юлия жаждет

обратить своего мужа в веру только ради его блаженства в загробном мире и

для его счастья на земле, ибо по ее словам: «сколь многих радостей он

лишен! Какое чувство может утешить его в горестях. Кто зрит его добрые

дела, кои творит он втайне? Какой голос может говорить в глубине его души?

Какой награды может он ждать за свою добродетель? Как должен он смотреть в

лицо смерти? По существу в этих суждениях и ответы на вопросы о месте

религии в жизни человека, как их понимал Руссо. В них же и ответы как

способствовать распространению своей религии - только собственным примером,

образом жизни добродетельного человека: «Какая поучительная картина

предстанет перед ним, когда ... не проповедуя, не упоминая бога в речах

своих, покажут Вольмару присутствие бога в делах, вдохновленных небом, в

добродетелях, порожденных им в радости быть угодным небесам, он увидит

прообраз небесного блаженства,

__________________________________________________

блещущий в доме его, и по сто раз на день волей -неволей будет говорить

себе: “Нет, человек не может быть таким сам по себе, - что-то иное более

чем человеческое, царит здесь”.

Как и просветители, Руссо мечтает о будущем обществе как светлом

мире, без тирании, суеверий и сословий предрассудков, как “гармонию

мыслящих существ” по словам героя вставной новеллы - лорда Эдуарда

Бомстона.

“Юлия или Новая Элоиза” является едва ли не кульминационным пунктом в

истории европейского романа ХVIII в. Многообразные повествовательные

элементы, накапливавшиеся в нем в течение более чем полустолетия, собраны

здесь на новой основе и в новых идейно-художественных целях. Не остался без

влияния на Руссо и любовный французский роман аббата Прево (“Манон Леско”).

Роман Ричардсона — роман чувствительных испытаний и семейного быта - дал

“Новой Элоизе” немало своих приемов и своей атмосферы. Сыграла известную

роль и литература путешествий, в том числе и столь любимый Русо «Робинзон

Крузо».В свою очередь, “Новая Элоиза” во многом определила дальнейшие пути

развития буржуазного романа. Она заслонила собою всю ту галантно –

эротическую литературы XVIII в., которая еще недавно почти монополизировала

описание и литературное истолкование чувства любви. Картинам любовных

ощущений роман Руссо противопоставил живопись чувства, раскрытого во всех

его самых глубоких и интимных, незаметных для постороннего глаза,

перипетиях.

В смысле этой органической “чувствительности” “Новой Элоизы” учеником

Руссо явился впоследствии Гете со своим “Ветром” и Карамзин с “Бедной

Лизой”, не говоря уже о многочисленных французских подражателей романа.

2.4 Идейно – эстетические параллели

Для Льва Толстого, как он сам писал, “Руссо и Евангелие два самых

сильных и благотворные влияния” на его жизнь.

Влияние идей Руссо на Льва Толстого - факт общеизвестный. Русский

писатель сам об этом неоднократно говорил. Примечательно его высказывание в

старости: “К Руссо были несправедливы, величие его мысли не было признано,

на него всячески клеветали. Я прочел всего Руссо, все двадцать томов,

включая “Словарь музыки”. Я более чем восхищался им, я боготворил его. В

пятнадцать лет я носил на шее медальон с его портретом вместо нательного

креста. Многие его страницы так близки мне, что мне кажется, я их написал

сам”. Это и ряд других восторженных признаний послужили основанием для

максимального сближения взглядов Руссо и Льва Толстого. Сложился даже

стереотип сравнительного анализа: “всё мировоззрение Толстого - и его

нравственная доктрина, и его отношение к религии, природе, и эстетические

взгляды, и политические установления - является воспроизводством и

дальнейшим развитием идей Руссо” (Е.И. Рачин). О сходстве воззрений двух

мыслителей написано много, о различиях сказано вскользь. На наиболее

существенное расхождение указан сам Лев Николаевич Толстой. “Меня, - писал

он в дневнике 1905 г., - сравнивают с Руссо. Я многим обязан Руссо и люблю

его, но есть большая разница. Разница та, что Руссо отрицает всякую

цивилизацию, я же - лжехристианскую. То, что называют цивилизацией, есть

рост человечества. Рост необходим ... Но сук или силы жизни, растущие в

суку, неправы, вредны, если они поглощают всю силу роста. Это с нашей

лжецивилизацией”.

Восторженное восприятие Львом Толстым идей Руссо даже в молодости, не

говоря о зрелом периоде жизни, соседствовало с неустанной потребностью

взвесить все за и против, с внутренней полемичностью, и в результате

обнаруживалось немало серьезных расхождений.

Л Н. Толстому с юности хорошо были известны как трактаты, так и романы

Руссо. В старости о признавался, то с 14 до 20 лет среди произведений,

произведших на него впечатление, были и произведения Руссо: “Исповедь” и

“Эмиль”- “огромное”, “Новая Элоиза” - “очень большое”. Сохранились

философские замечания молодого Толстого (писаны им между 1847 и 1852

годами) на речи Ж.-Ж. Руссо.

При чтении “Эмиля” в 1852 г. Л.Н. Толстой дает такую оценку роману:

“Прочел “Profession de foi du Vicairt Savoyard”. - Она наполнена

противоречиями, неясными - отвлеченными местами и необыкновенными

красотами. Всё, что я почерпнул из неё, это убеждение в не бессмертии

души”.

Общее и различное во взглядах Руссо и Толстого становится явным даже

при беглом сопоставлении их взглядов.

Так, Льву Толстому близки люди, живущие в согласии с природой,

занимающиеся трудовой и серьезной деятельностью, но они менее всего в

сознании писателя связаны с руссоистской концепцией “естественного

человека”.

Можно увидеть родство между Руссо и Толстого в их трактовке

божественного начала мироздания и отношения к нему человека. На это

указывает и отрывок из “Исповеди Савойского викария” под названием

“Откровение и разум”, помещенный Львом Толстым во II томе “Круга чтения”.

Но было бы ошибкой сводить теологию Льва Толстого к постулатам Руссо, они

стали лишь одним из многих источников религиозного миросозерцания русского

гения. Различие между “естественной религией” Руссо и религией Льва

Толстого возрастает с годами; общим остается исходный момент - понимание

Бога как разумения жизни и нравственного миропорядка, а человека как

существа, верящего в то, что разумно. Но и такой подход приходит к Льву

Толстому лишь на рубеже 1870-80-х гг.

Полемично во многих случаях и отношение Льва Толстого к педагогическим

идеям великого предшественника. Педагогические разногласия мыслителей

очевидны при сопоставлении Толстым своего “метода выводов из наблюдений” с

“метафизическим методом” Руссо, то есть методом головным, содержащим в

основе ту или иную философскую установку, навязываемую ребенку сверху. “Это

история педагогии,- пишет Толстой водной из первых своих педагогических

работ, - которую я назову скорее историей образовательных теорий

воспитания, есть история стремлений человеческого ума от идеи образования

идеального человека к образованию известного человека. Этот ход можно

проследить со времени возобновления наук через Лютера, Бако, Руссо,

Комениуса, Песталоцци до новейшего времени”. Эмиль у Руссо создан по

замыслу воспитателя, трафарет “идеального человека” был применен к вполне

конкретной личности, которая в итоге воспитывалась в духе руссоистской

религии “естественного человека”.

Среди философов нового времени Руссо принадлежал к числу тех, которые

утверждали природную доброту как исходный принцип. “… Природа создала

человека счастливым, но общество искажает его и делает несчастным”.

“Воспитывая, должно любить воспитуемого, эго не только главное, это

главнейшее. И воспитывать человека должно опираясь на собственную природу.

Воспитание на лоне природы, вдали от развращающего влияния городской

цивилизации, в наибольшей степени способствует развитию природных

стремлений и природных чувств”. Первая книга “Эмиля” начинается словами:

“Всё выходит хорошим из рук творца, всё вырождается в руках человека”.

Вслед за Руссо, Лев Толстой идеализировал природу ребенка. Оп

высказывал убеждение в совершенстве его природы: здоровый ребенок родится

на свет, вполне удовлетворяя требованиям “безусловной гармони в о

отношении правды, красоты, которые мы носим в себе” Ребенок, родившись,

представляет собой первообраз гармонии, правды, красоты и добра”.

Идеализация природы ребенка Льва Толстого вытекала из его теории

“свободного воспитания”.

Так же, как и Руссо, Лев Толстой считал, что взрослые воспитывают

детей в зависти к их испорочности, стараясь как можно скорее сделать их

такими же испорченными, как они сами. Лев Толстой, как и Руссо,

придерживался принципа природообразности, считая, что только на “воздухе”

между учинеками и учителем устанавливаются новые отношения большей свободы,

большей простоты и большего доверия, то есть те самые отношения, которые

представлялись ему идеалом того, к чему должна стремиться школа.

Л.Н. Толстой и Руссо расходились в выборе форм организации обучения.

Руссо считал, что один человек должен воспитывать одного человека, Толстой

же выступал за школьную форму обучения.

Но оба они полагали, что главное “это любовь к детям”. Во главу угла

оба педагога ставили интерес ребенка к общению. Руссо и Толстой считали что

обучение и воспитание неразделимы, ребенка нужно обучить только одной науке

“науке об обязанностях человека”.

В связи с этим очевидно, что Лев Николаевич Толстой, замышляя план

одного из своих первых произведений “Четыре эпохи развития”, явно под

влиянием “Эмиля” выделил в нем четыре части: Детство, Отрочество, Юность,

Молодость.

Определенное влияние оказал Руссо я на Фонвизина. В послед годы жизни,

по примеру и под впечатлением Руссо, автора “Исповеди”, Фонвизин начал

писать мемуары, которым дал название “Чистосердечное признание в делах моих

и помышлениях”. Они должны были, по словам писателя, состоять из четырех

разделов, знаменующих историю его духовного развития: “младенчество”,

“юношество”, “совершенный возраст” и “приближающаяся старость”.

2.5 Выводы

Проблема индивидуальности нашла в творчестве Руссо свое крайнее

выражение. В понимании и разрешений этой проблемы автор “Юлии или Новой

Элоизы” является антиподом классицизма со свойственной этому последнему

объективизацией душевных состояний, под знаком которой столь долго

развивалась французская философия и французская литература.

Отдельные образцы романа воплощают излюбленные мотивы творческой

мысли Руссо. Добродетель, культ природы, “сердечное воображение”,

лирическая меланхолия, обостренное внимание к своему собственному “я” и ко

всем конфликтам его с самим собою и с окружающей средой, - всем этим с

избытком наделены герои “Юлии или Новой Элоизы”. Они - верные ученики

Руссо, идеальные выразители его концепции человека, едва ли не

предвосхитившие школу воспитания чувств “Эмиля”. В образе Сен-Пре

отложилось немало автобиографических черт, вернее тех черт, которые Руссо

видел в себе сквозь призму “руссоизма”. “Руссоизм” дан здесь в его

“чувствительном” аспекте, в волнениях сердца, в патетике любви и в

отчаянии страсти. Другая сторона руссоистской мысли воплощена в образе

друга Сен- Пре англичанина Эдуарда Бомстона, который, по поводу несогласия

барона д’Этанж на брак его дочери с простым учителем, излагает свои взгляды

на сословные предрассудки.

Весь роман в целом представляет собою своеобразную энциклопедию

“руссоизма” в художественной форме, временами уступающей место прямому

изложению уже известных нам мотивов и тем руссостской мысли. Сен-IIре

уезжает в Париж. Он посылает оттуда Юлии пространные письма, наполненные

описанием столичной жизни и типично руссоистской критикой цивилизации. Он

останавливает свое внимание на положении в парижском обществе женщин,

сделавшихся предметом салонного культа, и не упускает случая изложить

собственные взгляды на назначение женщины быть матерью семейства,

воспитательницей детей и хозяйкой дома.

Кругосветной путешествие Сен -Пре и пребывание его на необитаемых

островах дает Руссо повод отвлечься от сюжетной линии романа в строну

типично -руссоистских восхвалений “естественного состояния” человека и его

жизни на лоне природы. В своих чувствительных письмах Юлия и Сен- Пре

находят место для подробного обсуждения таких проблем, как право дуэли,

предрассудки социального происхождения моральность театра, самоубийство,

воспитание детей, атеизм и т.п.

Руссоизм, заявляет о себе повествовательным элементом “Новой Элоизы”

-картинами швейцарской природы, имевшими огромный успех читателей ХVIII в.

и совершившими полный переворот в искусстве литературного пейзажа.

Оживотворенная, насыщенная красками, эмоционально воспринимаемая природа

входит в “Новую Элоизу”, как один и основных компонентов романа. Драмы

сердца и восторги чувств протекают на фоне гармонирующих с ними

ландшафтов. Старые пейзажные клише литературы ХVII и начала ХVIII в.

уступают место детальным описаниям природы, которую Руссо очень любил и

превосходно знал, предпочитая ее городу и, находя в ней умиротворение для

своей души и источник вдохновения для творчества.

Идеология Просвещения находила выражение и в разных художественных

направлениях литературы, изобразительного искусства: просветительском

классицизме, просветительском реализме, сентиментализме. Для писателей

эпохи Просвещения характерно стремление приблизить литературу к жизни,

превратить ее в действенный фактор, преобразующий общественные права.

Литератору Просвещения отличало ярко выраженное публицистическое

пропагандистское начало; она несла высокие гражданские идеалы, пафос

утверждения положительного героя и т.д.

Яркие образы художественной просветительской литературы дали Вольтер,

Руссо, Дидро, Бомарше во Франции; Г. Месинг, И. Гете, Ф. IIIиллер в

Германии; С. Ричардст, Г. Филдинг, Т. Смоллетт, Р. Шеридан в Англии и

другие.

Философия XVIII века ушла в прошлое. Высшее ее достижение –

просветительский материализм – был «снят» идеалистической диалектикой

начала XIX века, с тем чтобы затем быть восстановленным в своих правах уже

в новой форме и совсем в иных условиях социально – классовой борьбы. К

этому добавляют, что с не меньшим правом XVIII столетие должно носить имя

века Разума, века Просвещения.

3 Творчество Шарля Луи Монтескье

3.1 Жанровые особенности философского романа

Ш.Л. Монтескье “Персидские письма”

Первым философским романом в просветительской прозе XVIII в. по праву

считаются “Персидские письма” Монтескье (1721г.). Отечественные

литературоведы внесли значительный вклад в разработку проблем

художественного творчества великого французского просветителя. Однако,

несмотря на глубокий анализ произведения в целом, проблема жанровой

структуры, жанровых особенностей “Персидских писем” специально не

рассматривалась. Вопросы жанровой специфики романа остаются за пределами

научных интересов и французских исследователей Монтескье (работы Сореля,

Дедье, Баррьера, Адама и т. д.). Широко распространенной среди французских

критиков является, идущая еще от Д’Аламбера традиция механического

разделения. «Персидских писем» на критическую, философскую часть,

представляющую из себя «шедевр», и собственно “романную”, относящуюся к

интриге в серале, и к ряду вставных эпизодов и третируемую как “плохой

роман” (Ле Бретон, Лансон). Лишь в самое последнее время предпринимаются

попытки реабилитации “романной” части “Персидских писем”, истолкования ее

как важной составной части романа в целом.*№ Столь распространенный во

французской литературной науке взгляд на “романическую” часть “Персидских

писем” как на “пикантный” соус, способствующий более приятному усвоению

пресных блюд из философских рассуждений и социальной критики, как на дань

фривольным вкусам времени Регентства, как на «плохой роман», ничем не

связанный с философско-критической частью, мешает пониманию идейно-

художественного единства произведения в целом, искажает истинный смысл

всего романа. Между тем сам Монтескье в предисловии к

изданию

___________________________________________________

*№ Roger Laufer. La reussite Romanesque et Ia signification des “Lettres

persanes” de Montesquieu. RHLF, avr-juin 1961: R. Mercier, Le roman dans

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8