Книга: Россия и Северный Кавказ в дореволюционный период: особенности интеграционных процессов

Наиболее важным здесь является конкретизация предмета и объекта исследования. Исходя из характера этих составляющих нашей работы, определённых во вводной части, мы пришли к заключению, что кризисные и гармоничные состояния российской государственности следует рассматривать в непосредственной связи с такими процессами в российском обществе, которые можно обозначить как «социальные циклы».

А.В. Лубский в своей статье отмечает, что в российской цивилизации доминирует мобилизационный тип развития, а базовыми культурными архетипами являются этатизм, патернализм и социоцентризм (1). Особенно значимой для нас является вторая часть этого тезиса. То есть, русский человек «государственнен» по своей сути. Принадлежность к государству есть важнейшая черта его социокультурной самоидентификации. Патернализм является следствием мессианского характера русской этнокультуры. Он находит свое наиболее яркое выражение в концепции «Москва – третий Рим», а применительно к более позднему периоду - в коммунистической идее. И, наконец, социоцентризм как «базовый культурный архетип» - это тезис, который имеет богатую историю в отечественной общественной и философской мысли, соотносясь, по существу, с идеей соборности как ведущей черты русского национального характера. Обращаясь к понятийному аппарату, оговоренному нами во введении, следует резюмировать, что «этатизм», «патернализм» и «социоцентризм» принадлежат к числу важнейших русских этнокультурных доминант взаимосвязи и взаимовоздействия социума и государства.

Характер взаимоотношений государственной власти и общества в России не всегда определялся и определяется мотивами сугубо экономическими. Другими словами, степень удовлетворения материальных потребностей членов российского общества не связана напрямую с отношением к действующей государственной власти. Нельзя отрицать значение «вещного» фактора в общественных настроениях, но и нельзя его представлять в качестве главной составляющей кризисных состояний. Надо полагать, что причины таких состояний в России имеют более сложную структуру, где наряду с сугубо рациональными факторами соседствуют, а зачастую и преобладают, мотивы иррациональные. Таким образом, в основу критериев оценки кризисного или гармоничного состояния российского государства должен быть положен широкий набор факторов социокультурного характера. Важной составляющей этой оценки будем считать степень доверия общества государственной власти, а также адекватность деятельности последней надеждам различных слоёв российского социума.

Идея циклического характера различных общественных процессов имеет уже сравнительно давнюю историю и длинный список приверженцев. Применительно к новому времени, можно связать её зарождение с идеями немецкой классической философии. Идеи цикличности заложены уже в философии Гегеля. Цикл как антитеза прогрессивному, однонаправленному и линейному развитию общества в философии истории стал основой концепций Н.Я. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби, Ф. Броделя и др. Если говорить о тех, кто заложил научные основы отечественной школы циклизма в прошлом веке, то следует отметить вклад В.И. Вернадского, Н.И. Чижевского, А.А. Богданова, Н.Д. Кондратьева, П.А. Сорокина.

 Циклизм цивилизационного подхода был ограниченным,  и в ранних трактовках, например, в концепции О. Шпенглера, по существу, исключал понятие исторического времени, что было отчасти преодолено А. Тойнби и Ф. Броделем (2). Так же следует согласиться с С. Гамаюновым, что слабость цивилизационного подхода состояла, во-первых, в трудностях объяснения того, что является системообразующим фактором цивилизации и,  во-вторых, каким образом осуществляется динамика цивилизационного процесса (3). В целом, цивилизационный подход в трактовке его классиков условно можно назвать «моноцикличным». То есть, история отдельной цивилизации (локально- или культурно-исторического типа) рассматривается в контексте её жизненного цикла от рождения до смерти. В этом плане, если говорить об отечественной исторической науке советского периода, цивилизационному подходу близка теория этногенеза Л.Н. Гумилёва, которая рассматривает исторический процесс как историю зарождения, развития, взаимодействия и смерти этносов. Другими словами, Л.Н. Гумилёв затрагивает проблему цикла как части предмета своего исследования в контексте жизни этноса, то есть также, по-существу, «моноцикла».

Пожалуй, наиболее яркое открытие и осмысление полициклического (волнового) характера одной из составляющих общественного процесса в отечественной науке первой половины ХХ века было сделано в экономической науке. Н.Д. Кондратьев обратил внимание на то, что наряду с экономическим циклами в 7-11 лет существуют более длительные, продолжительностью в 48-50 лет. Н.Д. Кондратьев не только исследовал экономическое развитие России кон. XVIII – нач. ХХ вв. с позиций, условно говоря, «полициклизма», но и дал хронологические рамки циклов, а также их характеристики, с точки зрения нелинейности развития общественных процессов.

Периоды больших циклов, по Н.Д. Кондратьеву, приблизительно таковы:

 I.         1. Повышательная волна: с конца восьмидесятых – начала девяностых годов XVIII века до 1810-1818 годов.

2.    Понижательная волна: с 1810-1817 до 1844-1851 годов.

II.             1. Повышательная волна: с 1844-1851 до 1870-1875 годов.

2.    Понижательная волна: с 1870-1875 до 1890-1896 годов.

III.            1. Повышательная волна: с 1890-1896 до 1914-1920 годов.

2.    Вероятная понижательная волна: с 1914-1920 годов (4).

Н.Д. Кондратьев характеризует изменения в экономической жизни общества в зависимости от фазы цикла, в сущности, затрагивая отдельные проблемы, выходящие за пределы сугубо экономической сферы. Это открытие оказалось «несвоевременным». Оно выпадало из модели марксистско-ленинской философии, основанной на концепции линейности и прогрессивности развития общественных процессов. По этой же причине циклизм не нашёл широкого распространения среди отечественных историков советского периода.

Кризисное состояние в отечественной исторической науке, вызванное крушением советского общества и характерных для него философских концепций, способствовало интенсификации поисков новых эпистемологических моделей. Стали доступны и возможны для обсуждения (а не только осуждения) западные методологические модели и подходы в исторической науке. В частности, с этого времени цивилизационный подход становится реальностью отечественных исторических исследований. Вместе с тем, в сферу интересов учёных попадают и различные физикалистские модели исторической науки. Наиболее удачной, и в научном смысле состоятельной, попыткой синтеза гуманитарного и естественнонаучного знания нужно признать появление синергетики (Брюссельская школа И. Пригожина) (5). Проблемы синергетики истории стали активно обсуждаться в отечественной периодической печати (6). По мнению В. Аршинова и Я. Свирского, идеи синергетики и её концептуальный аппарат могут стать исходной точкой роста новых образов и представлений в науке, которую  они определяют как «постнеклассическую» (7). В последние годы интерес к синергетике, как к одному из методов более полного познания закономерностей развития общественных процессов, не ослабевает. Результатом этого стал ряд монографических работ и материалов научных конференций, затрагивающих отдельные аспекты этого научного направления (8).

Синергетика истории тесно связана с системологией. И. Валлерстайн предложил понятие «историческая система», применяя его в контексте изучения глобальных процессов прошлого и настоящего (9). В своих работах И. Валлерстайн ставит под сомнение теорию прогрессивного общественного развития, в частности, замечая:  «…если обратить внимание на всеобщую историю человечества, то обнаружится, что нет повода утверждать о существовании какого-либо линейного тренда. Каждое такое утверждение, его обоснование связаны с совершенно двусмысленными выводами и свидетельствуют в пользу скептицизма относительно теории прогресса … Представляется, что в моральном и интеллектуальном отношении гораздо надёжнее допустить возможность прогресса, но такая возможность не будет означать его неизбежности» (10). И. Валлерстайн ставит вопросы о константах (точнее, об их существовании в принципе) развития общественных процессов, а также о прогрессивности характера этого развития. Мы коснёмся данных проблем в дальнейшем, а пока необходимо подчеркнуть тезис о нелинейности общественной эволюции в концепции исторических систем И. Валлерстайна, как чрезвычайно важный для нас.

Следует отметить заслуживающую особого внимания разработку концепции российской исторической системы А.И. Шаповалова (11). В данной работе содержатся концептуальные основания теории исторических (социокультурных) систем, имеющие принципиальные отличительные черты от близкой по формулировке теории И. Валлерстайна.   А.И. Шаповалов делает ряд важных наблюдений, анализируя особенности российского исторического типа культуры через призму познавательных моделей и категориального аппарата исторической синергетики, системологии и социогенетики. Историко-системный подход небезуспешно используется при изучении истории региональных этно-культурных групп, например, казачества (12).

В 1990-е годы в Ставрополе возникает, и вскоре приобретает широкую известность концепция циклов как универсальной методологической модели познания закономерностей эволюции природы и общества. Автор концепции Ю.Н. Соколов в 1995 году издаёт обобщающую работу «Цикл как основа мироздания» (13). Происходит становление НИИ «Цикл», который возглавил он же. Сейчас можно сказать, что идеи и деятельность Ю.Н. Соколова, а также возглавляемой им школы, приобрели широкую общероссийскую и даже международную известность. Проблемы цикличности развития общественных систем неизменно имеют широкое представительство в рамках программы ежегодных конференций (14). В отдельных случаях учёные пытаются проследить хронологические рамки кризисных (или гармоничных) состояний общества, предлагают свои варианты периодизации (См. напр.: Давлетшина Н.В., Соболев Л.М.). Мы не ставим перед собой задачи анализа этих вариантов, равно как и подходов, послуживших им основой, но считаем нужным упомянуть в качестве важного штриха к общей картине возрастающего интереса к проблеме цикличности протекания общественных процессов.

Волновой подход к рассмотрению общественных процессов находит своё применение и в исследованиях регионально-исторического характера. К.Ф. Дзамихов изучает историю Северо-Кавказского региона, используя системный подход (15). Автор рассматривает народы Северного Кавказа как устойчивую этносоциальную систему, развивающуюся циклически. К.Ф. Дзамихов насчитывает с середины XVI века до конца 1980-х годов четыре завершённых цикла и столько же переходных периодов в развитии Северо-Кавказской этносоциальной системы (16). Появление подобного рода работы говорит о том, что на данном этапе развития науки о Кавказе (и его истории, в том числе) становятся тесными рамки традиционных, или уже достаточно известных, эпистемологических моделей, и для более полного изучения истории региона необходимо обращение к комплексным методологиям, в ряду которых, безусловно, системология и циклизм.

Чрезвычайно важным в теоретическом плане для нас представляется тезис А.Л. Чижевского о характере цикличности различных процессов в природе и обществе: «Если бы мы попытались графически представить картину многообразия этой цикличности, мы получили бы ряд синусоид, накладывающихся одна на другую или пересекающихся одна с другой. Все эти синусоиды в свою очередь оказались бы изрыты мелкими зубцами, которые также представляли бы зигзагообразную линию и т.д.» (17). Такой образ и такой подход используется в данной работе.

Интерпретируя приведённый тезис А.Л. Чижевского Ю.В., Яковец заостряет внимание на следующих идеях: «Во-первых, всеобщность цикличной динамики для всех процессов. Во-вторых, полицикличность динамики – циклы разной длительности накладываются друг на друга, образуя сложную вязь синусоид. В-третьих, резонансное взаимодействие циклов в разных сферах …» (18). Н.Д. Кондратьев, как упоминалось выше, также близок к полициклической трактовке экономических процессов. Для нашей работы чрезвычайно полезными оказались идеи В.И. Пантина, развивающие концепцию кондратьевских циклов в преломлении циклов и ритмов истории. Данный автор также рассматривает природу цикла как многоуровневую (19).

Говоря о специфике и самобытности исторического пути России, А. Ахиезер вводит понятие «традиционная» и «либеральная» цивилизация (20). По мнению автора, трагизм и противоречивость развития российской цивилизации заключается в том, что Россия как бы «застряла» между этими двумя типами, и это является причиной раскола как «разрыва связей между обществом и государством, между духовной и властвующей элитой, между народом и властью, народом и интеллигенцией, внутри народа … Раскол проникает в каждую личность, порождая двойственность мышления, неустойчивость принимаемых решений. Раскол, проходящий через живое тело народа, приводит ко множеству тяжёлых последствий в социальных отношениях, в воспроизводственной деятельности, образе жизни, культуре и самой личности» (21). В данном тезисе раскрывается суть кризисных состояний российского государства на определённых этапах его развития. Надо полагать, что подобные состояния имеют циклический характер.  Гармоничные состояния имеют противоположные характеристики, и также циклически повторяются.

По поводу особенностей эволюции российской государственности А. Ахиезер замечает: «Например, неоднократно имевший место в истории России крах государства никогда не был непосредственным результатом ожесточённой борьбы и победы его противников, он всегда был результатом массового отказа поддерживать государство, что приводило к его саморазрушению» (22). Позволим уточнить, что отказ поддерживать государство со стороны общества никогда не был настолько массовым, чтобы приближаться к абсолютным величинам, а принципиальная смена качества государственной власти, если рассматривать период российской истории с момента становления Московского государства, случалась только дважды. Однако можно согласиться с тем, что степень доверия общества государственной власти может быть одним из показателей социальной гармонии. При этом кризисные состояния не обязательно должны приводить к смене государственной власти.  «Определённые циклы свойственны любым сложным системам. …Колеблясь по ряду значимых параметров, общество как бы прощупывает границы допустимых состояний, приближаясь к некоторым опасным порогам» (23). В данном утверждении для нас наиболее важны вопросы о том, что подразумевается под «значимыми параметрами» и «некоторыми опасными порогами»? Что является системообразующим фактором российского исторического типа культуры? Что является движущими силами его эволюции?

Прежде чем ответить на эти вопросы и перейти к изложению собственных представлений о закономерностях циклического характера истории российской государственности, следует пояснить, почему мы избегаем дефиниции «цивилизация», вообще, и по отношению к России, в частности, предпочитая понятие «исторический тип культуры».

Каково место России в её историко-культурном окружении?

Надо начать с того, что сам термин «цивилизация» полисемантичен. В этом нет ничего удивительного, так как любой термин и понятие, характеризующие достаточно сложный объект научной рефлексии, допускают вариативность трактовок, а, значит, неизбежны и разночтения. Например, понятие «современная цивилизация», очевидно, диссонирует с понятиями «европейская цивилизация», «китайская цивилизация» и т.п., так как в их основу положены различные идентификационные признаки.

Наиболее удачной попыткой модернизации определения цивилизации представляется рассмотрение ее как материального тела культуры (24).

   Очевидно, что проблема уникальности российской цивилизации, эта проблема уникальности российского типа культуры, как исторически сформировавшегося типа социальной деятельности.

   Европа, как историко-культурный регион, имеет довольно расплывчатые географические границы.  Её геополитическая реальность есть следствие свойственного любой  социокультурной общности противопоставления «мы-они». Понятие «Европа», адекватное региону, именуемому так сегодня, становится реальностью в период формирования типа культуры, который принято называть «христианским». Иными словами, Европа — это христианский мир, противостоящий миру нехристианскому — Азии, т.е., по существу, всему остальному миру (применительно к известному хронологическому периоду). В доколонизационный период христианский тип культуры укладывается в географические рамки Европы. Необходимо отметить, что формирование типологических черт западноевропейского и российского типов культуры происходит в эпоху средневековья, и к нач. ХVII в. они приобретают вполне завершенный характер.

Надо отметить, что в современной исторической, культурологической, политологической и т.п. литературе доминирует точка зрения об уникальности России, о ее, едва ли, не самодостаточном характере. В ходу термины «западноевропейская» и «российская» цивилизации. Особенно настойчиво эта мысль звучит в публицистике. Такой подход образует в центре Европы, своего рода, типологическую «дыру», «болото», имеющее весьма расплывчатые социокультурные характеристики и растягиваемое между двумя самодостаточными цивилизациями. Речь идет о восточноевропейских государствах, а теперь к их числу можно было бы прибавить и западную часть бывшего СССР. В полной мере эти тезисы применимы и к ряду других регионов, среди которых, безусловно, и Кавказ. Такого рода «пробел» привел к появлению в 1990-е годы концепций о «кавказской» или даже «северокавказской» цивилизации.

   При всем различии Запада и Востока Европы (имея ввиду Россию) необходимо отметить общий источник формирования этих типов культуры. Возникая первоначально как ересь в иудаизме, христианство становится важнейшей составляющей Восточно-средиземноморского региона осевого времени (25), определяющего структуру и характер современной цивилизации, наряду с Индией и Китаем. Именно христианство становится основой западноевропейского и российского типов культуры. Этот факт весьма важен, ибо библейская традиция решающим образом повлияла и на арабо-исламский тип культуры, представляющий собой действительно нечто совершенно самостоятельное. Христианство выступает в этом смысле неким идентифицирующим и «сужающим» фактором в смысле вариативности формирования типологических черт культуры Европы.

   Дальнейшее распространение христианского типа культуры получило западное и восточное направления. Колонизация азиатского региона, как известно, не привела к существенному изменению его культурно-типологических характеристик, и европеизация Африки сомнительна не менее. Любопытно, что христианская культура в ее западном варианте распространяется на запад представителями западного же региона Европы, включающего несколько этнических групп (англичане, ирландцы, французы, португальцы, испанцы, голландцы). Среди колонизаторов нет хоть сколько-нибудь заметной доли других европейских народов. Распространение христианского типа культуры на восток осуществляется усилиями российского суперэтноса, включающего в себя несколько субэтнических групп, некоторые из них (главным образом, казачество) особенно активно проявляют себя в колонизации пространств к востоку от исторически определенных границ Европы. Здесь мы также не наблюдаем весомой роли этносов и культур, находящихся под традиционным влиянием России, не говоря уже о ближайших западных соседях.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17