Эволюционные и революционные изменения в форме государства

власти; для временного отрезка начало — конец 20-х гг. характерно

совпадение демократии и самоуправления народа, т. е. власть народа

посредством самого народа (многоукладность в экономике, экономическая

свобода, реальная власть Советов, политика партии большевиков в полном

соответствии с интересами государства и нуждами населения); затем

формирование тоталитарного режима и формы правления, представляющей

собой соединение тиранической власти Сталина и аристократии (т.е. лучших

людей), функции которой осуществляла ВКП(б); после смерти Сталина переход к

авторитарному режиму партии, которая продолжала играть роль аристократии,

но постепенно скрыто трансформировалась в олигархию; и с 1991 по 2000 г.г.

открытая фаза превращения аристократии в олигархию, которая установила

свой авторитарный режим. С приходом к власти В.В.Путина и т.н.

"петербургской команды" мы наблюдаем обратный процесс.

Превращение аристократии в олигархию произошло в России в полном

соответствии с порядком смены форм правления по Платону: аристократия,

затем тимократия (когда стремление к наживе ещё осуждается в обществе, хотя

она охватывает всё большее число бывших аристократов) и, наконец,

олигархия, т. е. богатство и стремление к нему открыто признаётся высшей

ценностью. Причём все пороки олигархии, отмеченные Платоном и Аристотелем,

присутствуют в нынешней российской, олигархии / аристократии: должности в

государстве получают не по способностям, а по богатству, государство

раскалывается на две враждебные части (бедняков и богачей), что ведёт его

к ослаблению, государство не способно эффективно вести войну, смешиваются

функции граждан, происходит падение нравов молодежи, резко возрастает

уровень преступности, богачи создают такие условия, при которых бедные не

имеют равных с ними прав, так как это защищает богатство первых от

покушений вторых.

Теперь рассмотрим ГПИ Китая, Германии, США и Японии (см. Приложения Б

и В).

Какие выводы напрашиваются из сравнения ГПИ данных государств?

1. Чем стабильнее внутриполитическая жизнь, тем короче и меньше их

ГПИ. Это видно из сопоставления ГПИ России, Китая и Германии, с одной

стороны, и ГПИ США и Японии с другой стороны. Крайним случаем в этом смысле

будет пример Поднебесной китайской империи, где 2 тысячи лет не менялись

форма и режим правления, и ГПИ Китая эти две тысячи лет представлял собой

просто точку на пересечении монархии и авторитаризма.

2. Разбросанность ГПИ, длинные отрезки свидетельствуют о крайней

нестабильности внутриполитической жизни, особенно наличие петель, когда

ГПИ пересекает сам себя. В ГПИ Германии есть длинные отрезки, но нет

петель; в ГПИ России наличествует одна петля, а в ГПИ Китая — целых две. И

кто станет спорить, что из пяти данных держав Китай в XX в. самую бурную

политическую историю, заполненную революцией в начале века, затяжной

гражданской войной, шедшей одновременно с войной против японской

интервенции, второй революцией 1949 г., культом личности Мао Цзэдуна,

«великим скачком» 50-х гг., «культурной революцией» 60—70-х гг.,

междоусобицей после смерти Мао и очень быстрым развитием под руководством

Дэн Сяопина, начиная с 1978 г.

3. Сами по себе любая из форм правления или режим правления ни

хороши, ни плохи, так как важно их сочетание друг с другом. Поэтому смена

одной формы правления на другую (что давно уже замечено) не несет

автоматически народу счастья или беды. Например, очевидно, что наилучшим

будет сочетание демократии и санара, а наихудшим — анархии и санара (т. е.

самоуправление без всяких правил). Все другие сочетания санара с формами

правления (самоуправление по определенным правилам) предпочтительнее,

чем сочетания других режимов правления с какими-либо формами правления.

Говоря другими словами, где самоуправление народа играет в политической

жизни государства заметную роль, там качество принимаемых политических

решений выше и вероятность политических ошибок меньше.

4. Есть сочетания форм и режимов, которые невозможны для

политической истории и, стало быть, недоступны для ГПИ. Например,

невозможно сочетание анархии с авторитаризмом или с тоталитаризмом, также

невозможна комбинация демократии с тоталитаризмом, очень сомнительно, что

возможно существование тирании с санаром. И других запретных точек,

пожалуй, нет.

3 ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ФЕДЕРАЛИЗМА

МИРОВАЯ ПРАКТИКА ФЕДЕРАЛИЗМА

Федерализм как явление международного значения возник с фактическим

обретением независимости крупнейшими английскими колониями — в XVIII —XIX

веках. До этого едва ли не единственным примером государственного

образования федеративного типа являлась Швейцария, где данная форма

государственного устройства была создана на базе конфедерации и обусловлена

действием целого ряда исключительных факторов, приведших к возникновению

уникальной для Европы полиэтнической общности. Примечательно, что

официальное название этого государства до сих пор звучит как Швейцарская

Конфедерация, хотя по существу оно стало федерацией еще в начале XIX века,

когда впервые в этой стране были созданы общегосударственные органы

управления.

За пределами Европы создание федераций происходило путем добровольной

консолидации бывших колоний с преимущественно однородным этническим

составом, что имело место, в частности, в США, Канаде и Австралии. При этом

было вполне естественным и объяснимым нежелание этих колоний при

образовании новых государств лишиться существенной части прав, полученных в

ходе борьбы за независимость. Поэтому федеративная форма государственного

устройства явилась для них практически единственно возможным способом

объединения. В рамках федераций была в целом сохранена сложившаяся к тому

времени законодательная система штатов и провинций и учтены исторические

особенности территориального управления. Федеративная форма правления была

принята ещё и потому, что колонии не могли позволить себе такую роскошь,

как объединительные войны в целях создания централизованных унитарных

государств. С другой стороны, в таких войнах просто не было необходимости

ввиду сильных центростремительных тенденций, возникших в период

противостояния метрополиям.

Как бы то ни было, образование федераций в Северной Америке и

Австралии носило ярко выраженный объединительный характер и явилось

наиболее адекватным способом реализации сложившихся предпосылок к слиянию

бывших колоний на обширных пространствах. Следует учитывать также, что

такие страны, как Австралия и Канада, в развитии своей государственности

прошли стадию доминиона, то есть формального признания британской

королевской власти, и поэтому их федерализм в определенной степени можно

рассматривать как составную часть наследия метрополии.

То же самое относится к Индии, Нигерии, Малайзии и некоторым другим

бывшим британским владениям, а также отчасти и к отдельным колониям Испании

и Португалии в Латинской Америке. Разумеется, фактор колониального прошлого

ни в коей мере нельзя считать основополагающим, однако он, несомненно,

сыграл некоторую роль в выборе этими странами формы государственного

устройства.

В Европе в конце XIX века образование федераций также было

обусловлено объединительными процессами. Наиболее яркий пример — Германия,

где введение данной формы правления явилось своего рода компромиссом между

бывшими самостоятельными государствами и вновь созданными органами

центральной власти. При этом уровень централизации властных полномочий в

этой стране изначально был очень высок, что способствовало быстрому

установлению монархии и существенному ограничению свобод земель и «вольных»

городов.

Большинство существующих ныне федераций было сформировано в период

после окончания Второй мировой войны и до завершения распада мировой

колониальной системы. В Европе в число воссозданных федеративных

государств, которые в 30 — 40-е годы фактически представляли собой

унитарные образования, вошли Федеративная Республика Германия и Австрия.

Новое государственное устройство указанных стран в существенной мере можно

рассматривать как устройство, принятое под давлением держав-победительниц.

Согласно новой конституции ФРГ, каждая из входивших в ее состав земель

признавалась самостоятельным государством. Статья 30 Основного Закона

Германии, в частности, гласит, что «осуществление государственных

полномочий и решение государственных задач являются делом земель, поскольку

настоящий Закон не устанавливает и не допускает другого регулирования»[39].

Не изменило данного положения и объединение Германии в 1990 году.

Территориальная организация бывшей ГДР, включавшая восемнадцать округов,

была преобразована в пять новых земель, которые были объединены принципом

новых федеративных земель. Границы новых административно - территориальных

единиц соответствуют старым, исторически сложившимся до 1945 года.

В последнее время в Европе наблюдается новый всплеск федерализма,

вызванный повышением экономической и политической самостоятельности

регионов в большинстве стран континента, и в особенности в рамках

Европейского Союза. Стремление к преобразованию унитарных государств в

федеративные затронуло крупнейшие европейские центры и сегодня уже

повсеместно воспринимается как объективный процесс.

В Италии, например, недавно была поставлена задача создания

«административного» федерализма, в результате чего предполагается

осуществить дальнейшую децентрализацию государственного управления. Этот

процесс должен затронуть как территориальную организацию государственной

администрации, так и бюджетные отношения между Центром и регионами. Цель

данной административной реформы заключается в том, чтобы применить принципы

частного сектора к работе государственных служб и тем самым повысить их

эффективность. Принятый в связи с этим рамочный закон передает региональным

и местным органам власти ряд полномочий, находившихся ранее в ведении

государства. К числу последних относятся, в частности, услуги в сфере

образования и здравоохранения, предоставление финансовых стимулов для

развития промышленного производства, городское строительство, вопросы

землепользования, общественные работы, защита окружающей среды и другие.

Указанные преобразования можно рассматривать в качестве важного шага по

трансформации унитарной системы государственного управления в федеративную.

В Соединенном Королевстве (которое у нас сплошь и рядом ошибочно

именуют Великобританией) нарастание центробежных тенденций проявляется в

попытках создания собственных законодательных органов власти в исторических

областях, в первую очередь в Шотландии. Это нововведение также будет, по

существу, означать образование нового европейского федеративного

государства с символической монархической властью, что, судя по всему, не

только не устранит сепаратистских тенденций, но может еще более усилить их.

Кроме того, отмена прямого правления Центра в Северной Ирландии может дать

дополнительный импульс к дальнейшему усилению федералистских веяний и в

недалекой перспективе — к пересмотру конституции страны.

В Бельгии поправка к конституции от 1993 года окончательно

зафиксировала новое государственно-правовое устройство страны: «Бельгия

является федеративным государством, состоящим из сообществ и регионов». При

этом была создана весьма сложная многоуровневая система управления: в

состав Бельгии вошли три сообщества (французское, фламандское и

германоязычное), три региона (Валлония, Фландрия и Брюссель) и четыре

лингвистических региона (франкоязычный, голландско (фламандско) язычный,

немецкоязычный и двуязычный столичный регион в Брюсселе). Более того,

многие представители общественных кругов этой страны (особенно во Фландрии)

настаивают на дальнейшем преобразовании государства в конфедерацию, что

означает весьма вероятное появление в ближайшем будущем на карте Европы

новых независимых государств.

Этот вывод сделан мной не случайно, так как в Европе и в мире в целом

наряду с созданием новых федераций идет процесс дробления уже существующих.

Свершившимися фактами стали распад Югославии и разделение Чехословакии,

прекратил свое существование Советский Союз, сохраняется высокая

вероятность выхода из состава Канадской федерации провинции Квебек, что, по

существу, приведет к исчезновению этого государства в качестве

экономического и политического фактора глобального значения.

Усиление федералистских тенденций представляет собой проявление более

обширного процесса — регионализации, которая заключается в повышении

экономической, политической и правовой самостоятельности территорий

(крупнейших административно-территориальных единиц), передачи в их ведение

значительной части полномочий центральной власти. В Европейском Союзе

регионы входящих в его состав стран получают представительство в органах

наднационального регулирования и приобретают возможность оказывать влияние

на политику Сообщества в целом. Термин «Европа регионов» уже достаточно

прочно вошел в лексикон официальных лиц и представителей академических

кругов не только в самой Европе, но и в России. Все большее распространение

получает точка зрения, согласно которой уже в недалекой перспективе

некоторые географические сегменты мирового сообщества необходимо будет

рассматривать как совокупность не государств, а регионов, составляющих эти

государства.

Конечно, трудно отрицать положительный эффект от введения единой

валюты, снижения тарифных и нетарифных торговых барьеров, от облегчения

свободы передвижения людей по территории Сообщества, от сближения

законодательных систем и от других уже осуществленных и намеченных к

осуществлению мер. Однако при всех позитивных достижениях налицо тенденция

к ослаблению органов государственной власти, к окончательному

разгосударствлению экономики и созданию новой, «ячеистой» структуры

общества, в котором каждая из ячеек независимо от других может быть

подвергнута прямому или косвенному воздействию извне.

Источником такого воздействия, согласно широко распространенной точке

зрения, принято считать Соединенные Штаты. Действительно, на общем фоне

ослабления связующих звеньев между регионами в рамках многих крупнейших

государств мира США продолжают выглядеть единым монолитом, демонстрирующим

положительные стороны федерализма. Основополагающим принципом американской

конституции, как известно, является территориальная целостность, а не права

человека, как в большинстве стран «либеральной» Европы и даже в России.

Любая деятельность, направленная на самоопределение отдельных штатов,

пресекается в корне (широкую известность получила, например, акция по

ликвидации горстки сепаратистов в штате Техас). К тому же в эту схему

хорошо вписывается идея однополярного мирового устройства, в котором

американской державе отводится главенствующая роль.

В государственном строе США и способе развития заложено много мин

замедленного действия, включая ярко выраженную этническую неоднородность,

многоконфессиональность, резкие различия между регионами в культурном и

социальном отношении и главным образом федерализм сам по себе. Эти мины при

определенных обстоятельствах могут быть достаточно быстро приведены в

действие, и тогда США окажутся приблизительно в таком же положении, в каком

в конце 1980-х годов предстал казавшийся доселе незыблемым Советский

Союз[40].

Тем не менее, как представляется, речь в данном случае должна идти не

столько о Соединенных Штатах как таковых и об «американском империализме»,

сколько о США как основном месте базирования международных финансовых

кругов, использующих в своих целях административный аппарат и военную мощь

этой страны. Разукрупнение общественных и политических структур в

глобальном масштабе обеспечивает для них если еще не сам контроль над

основным большинством стран мира, то возможность достижения такого контроля

в обозримом будущем. Так как центр тяжести мирового развития уже

переместился из производственно-экономической сферы в сферу финансовую,

основным препятствием для транснациональных финансовых групп остаются

институты власти национального уровня, то есть государства. Поэтому

всяческого поощрения удостаиваются усилия по их разделению и ослаблению, а

попыткам реальной консолидации оказывается активное сопротивление

(наглядный пример — заключение союзного договора между Россией и

Белоруссией).

В результате можно сделать вывод о том, что федерализм, возникший и

распространившийся как объективное явление, сегодня превратился в процесс,

в значительной мере контролируемый так называемым «мировым сообществом» и

международными финансовыми структурами.

Означает ли все вышеизложенное, что федерализм в современных условиях

в конечном итоге ведёт к развалу государственности в большинстве стран

мира? Избегая однозначно положительного ответа на этот вопрос, обратимся к

ситуации, которая сегодня сложилась в области федеративных отношений в

России, и к возможным последствиям происшедших сдвигов для политического и

экономического будущего нашей страны.

3.2 ФЕДЕРАЛИЗМ В РОССИИ

В числе многочисленных «мин замедленного действия», закопанных в

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9